В степях донских
Шрифт:
Ночью дождь полил еще сильнее, и командир решил воспользоваться этим. Тихо, без шума отчалили лодки, паром и скрылись в глухой темени ночи. От частой, густой завесы дождя река шумела, и это скрадывало тихие всплески весел. Причалили к правому берегу незаметно. Белоказаки спокойно спали, выставив только полевые караулы да часовых у штабов: в такую темень, непогоду трудно даже предположить, чтобы кто решился пересечь широкий, многоводный Дон.
Выслав во все стороны разведчиков, мы осторожно двинулись вдоль берега. Высокие вербы росли прямо у самой воды, и это помогало бойцам оставаться незамеченными, но и мы почти ничего не видели в чаще верб. Шагая рядом, ведя
— Ловко придумали, язви вашу тетку! Здорово! — Почесал бок, давя зевоту, уже недовольно добавил: — А теперь будя, марш отсюда! Спать хочу, — и лег на нары, приняв, видимо, все это за шутку.
Пришлось еще раз побеспокоить белогвардейца: подняли его, связали руки и отправили на берег Дона, к переправе.
Штаб тоже не пришлось искать долго. Он располагался в степном казачьем хуторе, в одном из больших домов. Еще издали заметили в нем огонек. Дом окружали со всеми предосторожностями и, без шума сняв часовых, ворвались в помещение.
— Руки вверх! — гаркнули разом на сидевшего за бумагами пожилого полковника. Он скорее возмущенно, чем испуганно поднял выцветшие, подслеповатые глаза с выпуклым пенсне, оглядел направленные на него и сидевших рядом штабных офицеров револьверы и винтовки. Наконец совершенно спокойно спросил:
— Что все это значит?
— Руки, руки поднимай! — повторил ему Петушков и сунул в лицо наган. Полковник вспылил:
— Довольно! Хватит шуток! Или я прикажу обезоружить и высечь! — Потом примирительно продолжал: — Я полковник Дукмасов. С кем имею честь говорить? По всему видно — вы из прибывшего корпуса кубанских казаков. Ждали, ждали вас, голубчики. Только к чему это дикое вступление?
И вдруг сжался в комок, бросил руку на кобуру револьвера, судорожно пытаясь вырвать его, но Петушков опередил — выстрелил в непослушного старика.
Офицеров обезоружили, связали и отправили к переправе, где ходил паром.
С рассветом, выполнив задачу, вернулись на берег. Сюда уже пригнали пленных, доставили несколько захваченных пушек, ящики со снарядами. В штабе Мамонтова, узнав о случившемся, подняли по всему фронту тревогу. Вспыхнула беспорядочная стрельба. К месту, где переправлялась группа Петушкова, бросились сотни три казаков, стреляя на ходу. Их сдерживали залегшие на берегу красноармейцы.
Переправив людей, коней, мы собирались погрузить на паром трофеи: пушки, пулеметы, снаряды. Однако загоревшийся
Части Донской белоказачьей армии несли огромные потери. 15 октября в районе Сарепты была разгромлена их южная группа.
Но и на этот раз Краснов и его приспешники не отказались от планов захвата Царицына. К местам боев атаман снова подтянул значительные силы и 16 октября занял Воропоново.
В районе Светлого Яра через Волгу переправился батальон белоказаков, чтобы нарушить сообщение Царицына по реке с Астраханью. На воропоново-царицынском направлении две конные и одна пехотная дивизии заняли населенные пункты Вертячий, Россошанский, Басаргино. И как только это произошло, командующий белоказачьей армией генерал Денисов сразу же отдал приказ другим частям немедленно начать наступление для развития успеха.
Огромные массы белых хлынули на Бекетовку, Сарепту, Чапурники, вышли к правому берегу реки Червленной, захватили хутора Иваново, Малые Чапурники.
Наши части, изматывая врага, медленно отходили к городу. Но командование 10-й армии и фронта вовсе не собиралось сдавать Царицын белоказакам. Штаб армии отправил далеко на север все переправочные средства: лодки, баржи, плоты, находившиеся в районе города. Каждый боец должен был осознать неумолимое требование командования: отстоять Царицын, разгромить озверелого врага. Командующий армией К. Е. Ворошилов предупредил начальника участка Н. Харченко, комдива Мухоперца, командиров бригад Лобачева и Круглякова: с занимаемых позиций ни шагу назад.
К 15 октября наступательный порыв белых достиг наивысшего напряжения. Именно в этот день штаб армии получил сообщение о прорыве белоказаками фронта под Бекетовкой.
Вызвав к себе начальника формирования и обучения войск армии Николая Александровича Руднева, Ворошилов дает ему срочное задание: во что бы то ни стало восстановить положение. И Руднев спешит туда, где решается судьба Царицына. Он направляет на передний край всех, кто может носить оружие и стрелять из него: в бой идут работники штабов, красноармейцы из обозов, повара, раненые из полевого госпиталя.
В этот момент подбежавший белогвардеец совсем рядом разрядил карабин. Руднев получил смертельное ранение.
Его подхватили на руки, опустили на землю. Перевязали и хотели отправить немедленно в тыл, но Руднев решительно отказался.
Полежал несколько минут и, опираясь на руки товарищей, встал. Попросил помочь сесть в седло. Возражений, просьб, советов не слышал — им владела одна мысль: выполнить приказ, закрыть брешь на переднем крае.
Только после отражения атаки и ликвидации прорыва Николай Александрович слез с коня. Закусив до крови губы, направился к стоявшей поодаль пулеметной тачанке. Но силы изменили ему и, сделав несколько шагов, он рухнул у самых ее колес.
Посиневшие губы прошептали последние слова:
— Передайте Ворошилову... приказ выполнен.
16 октября Руднев умер.
А его товарищи по оружию продолжали дело, за которое отдал жизнь один из славных героев гражданской войны. Они сорвали очередную попытку врага сломить сопротивление защитников города в районе Бекетовки. Но атаки неприятеля еще продолжались. Он подошел к стенам города.
Как и в памятные дни августа, когда противник в первый раз ринулся на Царицын, 15 октября тревожно заревели заводские гудки. Их гул поднимал на ноги все живое, звал рабочих в окопы. И новые отряды бойцов, ощетинившись штыками, спешно занимали оборону на самых опасных направлениях.