В стране дремучих трав(изд.1948)
Шрифт:
Все чувства и мысли, вероятно, изложил Павлик на крошечных листочках. Как он это сделал? При помощи микрофотографии? Видно, немало труда потратил он, чтобы написать эти две записки, сфотографировать их, а при печатании — уменьшить. Будто бы слово, уменьшенное фотоаппаратом, зазвучит спокойнее и точнее… Пожалуй, в институте лучше передать это послание Павлу — тому, кто писал, а не Лене.
Я прошел через густой городской сад и вдруг в испуге остановился: мне показалось, что спичечная коробочка с микрописьмами вывалилась. Нет, вот она!
Наверное, всякий раз, когда Павел встречал Лену, им овладевали застенчивость и
А вот и Педагогический институт: большая дверь из черного дуба, на солнце блестят полированные медные ручки.
Я обстоятельно описал старику сторожу института все приметы того юноши, которого видел вчера вечером, но по этим приметам сторож не знал, какого Павла позвать.
Разве мало студентов, которых зовут Павлами, учится в институте? Еще минута — и я оказался бы в довольно смешном положении. Чего доброго, пять или десять юношей — и каждого зовут Павлом — окружили бы меня, а я протягивал бы всем им букет цветов. Что делать? И тогда я рассказал сторожу, что вчера вечером видел того Павла, который провожал студентку Лену до ее дома.
— А-а, Павла Белянкина, — протянул сторож. Через минуту Павел стоял передо мной. Я представился. Юноша с недоумением посмотрел на меня.
— Вот ваш букет. Он случайно залетел ко мне в окно гостиницы. Простите, он немного завял…
Юноша неловко взял букет. Он был удивлен:
— Стоило ли беспокоиться? Цветы всегда вянут…
Странно, — подумал я, — почему он не беспокоится о письме?».
Я протянул ему спичечную коробку:
— Вот ваши микрописьма.
— Что? Какие письма?
— В букете, который вы бросили в окно, были фотописьма.
— Фотописьма?.. Я не занимаюсь фотографией.
— Но ведь фотописьма были в вашем букете! Ваши фотописьма…
Лицо Павла стало злым. Черты его обострились. Я не увидел и следа вчерашнего смущения и робости. Он с подозрением посмотрел на меня.
— Не навязывайте, гражданин, мне чужие письма! — Но ведь… ведь…
— Оставьте меня в покое! И знаете что… До свидания!
Я не знал, что сказать. Смешное, нелепое положение: полутемный вестибюль института, длинные ряды пустых вешалок за барьером, я со спичечной коробкой, с микрописьмами в протянутой руке, а Павел — в другом конце зала — засовывает в урну букет, который я бережно нес через весь город.
Вдруг дверь одной аудитории открылась, и шумная группа студентов ворвалась в зал. Они, видно, еще не остыли после полученной только что консультации и яростно спорили.
— Павел, что случилось? — узнал я голос Лены.
Я попытался что-то объяснить. Все сразу замолчали и с недоумением посматривали на меня.
— Не пройдете ли вы в кабинет? — сказал мне человек со спокойными, уверенными движениями, перед которым расступились студенты.
Вот при каких несколько странных обстоятельствах я оказался не на пароходе в море, а в кабинете директора Педагогического института — Степана Егоровича Тарасевича. Сижу и смотрю на стол, где лежат две крошечные записки с микротекстом, а рядом с ними — обычные листы бумаги. На них машинистка напечатала, через два интервала текст, который читали под сильной лупой.
Жду. Вот сейчас вместе с директором института придет автор микрозаписок студент Белянкин. Он скажет, что все это его личное дело, шутка, как справедливо утверждает
Три вопроса профессора Тарасевича
Директор положил перед студентом спичечную коробку с листочками и текст, переписанный на машинке:
— Белянкин, ответьте, пожалуйста, на три вопроса. Первый: что за странная манера вести переписку при помощи микрофотографии? Вопрос второй: почему вы отпираетесь от своих писем и так нелюбезны с человеком, который деликатности ради возвращает их вам? А теперь и третий вопрос: из писем видно, что вы собираетесь в какое-то длительное путешествие. Я не против туризма, но скажите, пожалуйста, что это за барометр… Дижонваля?
— Степан Егорович, не писал я этих писем! Я сразу об этом сказал еще там, у вешалки!
— Как же так? Букет — ваш, а листки в этом букете — чужие?
— Степан Егорович, действительно цветы я собирал, но записок этих не писал. Я накануне другое письмо написал и собирался отдать. Вот оно! Впрочем, я не могу вам его показать, это только для… Ну, словом, личное… — Белянкин смутился и замолчал.
В его ответе чувствовались правдивость и юношеская искренность, а в самой недоговоренности — беспокойство: разве можно, чтобы не Лена, а кто-то другой прочел его письмо? Студент стоял перед нами молчаливый и сосредоточенный, и рука крепко сжимала письмо. И как раньше там, в вестибюле, где я пытался вручить вместе с букетом крошечные листки, так и здесь, в кабинете, я разглядел на его побледневшем лице оттенки злости и негодования: зачем кто-то чужой и посторонний вмешивается в его жизнь.
— Хорошо, Белянкин, я вас больше не задерживаю, — сказал директор.
Белянкин уже был у дверей, когда Тарасевич с неожиданной для него горячностью воскликнул:
— Как же эти странные листки вдруг оказались в букете студента моего института?
— Степан Егорович, — обернулся к нам Белянкин, — видно, листки кто-то уронил на цветы.
— А где вы собирали букет?
— Около старой, заброшенной беседки, что за рощей.
Вечером… Съездил на попутной машине — туда и обратно. Там еще база Райпищеторга.
Когда за студентом закрылась дверь, директор сказал:
— Итак, все ясно! Эту шутку сыграл с вами не студент моего института.
Степан Егорович взял коробочку, где лежали листочки с микротекстом, затем сложил вдвое листы бумаги, на которых этот текст был перепечатан, и протянул все это мне с любезной улыбкой:
— Возвращаю, как говорится, по принадлежности. Мне снова бросились в глаза слова: «Эратосфен… личинка стрекозы… Дижонваль»… Условный текст?
— Расскажите лучше, что нового покажет в наступающем театральном сезоне Художественный театр в Москве… Как? Ваша пьеса там не пойдет? Сожалею…
— Простите, Степан Егорович, студент Белянкин сказал, что букет был сорван у какой-то развалившейся беседки…
— Хорошо! Понимаю. Я пошлю туда Белянкина и других студентов.
— Искать в траве другие такие листочки?
— Искать того, кто их уронил на цветы. Студенты побывают там и разузнают, кто занимается столь странными шутками. Как жаль, что мне нельзя ни на час отлучиться из института! А то я бы пошел с ними. Дорога живописная, ведет к дачному поселку научных работников. Поселок имени Ломоносова.