В стране минувшего
Шрифт:
И тем не менее это случилось.
Но то, что породило этот страх, было также необычайно, неслыханно, способно было довести до безумия.
Слово, вырвавшееся вдруг у исследователя, объясняло все.
— Птерозавр… — произнес он в возбуждении.
Не будучи палеонтологом, Беран знал приблизительно, что птерозавр — животное, исчезнувшее многие сотни веков тому назад.
Его находят в ископаемом виде, в отложениях мезозойской эпохи. Птерозавры принадлежали к разряду пресмыкающихся, но эти пресмыкающиеся были совсем особого рода. Известны их довольно многочисленные разновидности, из них наиболее знаковая
Клюв, снабженный челюстями и зубами; какое неправдоподобие, граничащее с безумием!
Но это еще не все.
К крыльям были приспособлены очень широкие перепонки, как у вампира. Как у летучей мыши, передние члены оканчивались кистью руки. И эта рука с развитыми пальцами представлялась крайне своеобразной. Мизинец был изумительной длины, чрезмерной, невероятной.
И это туловище, крылья, продолговатая и крупная голова, крепкая длинная шея были покрыты не перьями, а скорее пухом, более похожим на шерсть. Темно-серые отвратительные птицы эти летали при помощи легкого движения своих крыльев, на которых были заметны перепонки, как на лягушачьих лапах.
Птерозавр продолжал спускаться.
В ужасе Беран протянул руку, разбудил Мадембу, зажал ему рот, чтоб он не закричал, и тихо, на ухо, приказал взять уже заряженные ружья. Затем, овладев собой, исследователь смотрел на неожиданное явление, которое, как ему казалось, вышло из глубины веков.
А в вышине над скалами показались другие тени, подобные первой.
Другие птерозавры следовали за первым, как бы парили, спускались в этот колодезь, где они чуяли добычу.
Беран, встревоженный, насчитал их четыре, затем шесть, десять, пятнадцать.
Как вороны, они слетались на добычу, которую послал им случай.
Леон тоскливо размышлял:
— Что сделать с этими страшными животными? Они кажутся очень опасными. Стальной клюв их должен быть чрезвычайно сильным.
Мадемба весь дрожал. Он подал Берану ружье и прошептал встревоженно:
— Мессиэ! Выстрел ружье нехорошо. Огонь лучше.
— А? Ты говоришь, огонь?
Вдруг он понял, что совет негра правилен.
Конечно, зачем стрелять в этих птиц; быть может, в этих местах их очень много и на место убитых явятся другие с тупостью, свойственной животным, которые не пугаются смерти своих сотоварищей? А затем, конечно, чувствуя свою численность, эти чудовища набросятся все сразу на обоих и помешают даже воспользоваться оружием.
— Да, огонь. Ты прав. Живей.
Беран смотрел на птиц и думал, что как раз пора зажечь огонь.
Птерозавры действительно продолжали спускаться, но насторожившись.
Они услыхали человеческие голоса, увидели их движение на барке.
Они почуяли, что добыча бодрствует, что она даст отпор. Кроме того, такую добычу, конечно, в первый раз видело это животное.
Человек,
Известно, что все животные, даже и дикие, самые свирепые, боятся человека, потому что он прямо стоит на своих ногах. И птица минувших веков, в свою очередь, теперь не решалась приблизиться к этим людям, которые, стоя в лодке, ждали ее прихода.
Птерозавр слышал над собой полет своих сородичей и, казалось, поджидал их. Как все хищники, он предпочел действовать в сообществе.
И это небольшое опоздание помогло путешественникам. Негр успел побросать на скалу возле лодки скомканные газеты и зажег их.
Вспыхнуло пламя, высокое, светлое, властное. Негр продолжал понемногу подбрасывать в огонь все, что находил под руками и без чего можно было обойтись: бумагу, картон, материю; только бы поддержать драгоценный костер.
В вышине изумленные птерозавры пришли в большое волнение и тревожно перекликались.
С резкими криками, похожими на скрежет, они кружились над лодкой, но на достаточной высоте.
Это пламя, вспыхнувшее возле их добычи, вызывало в них одновременно гнев и удивление.
Так вокруг какого-нибудь лагеря остаются дикари, упрямые, рычащие, злые… но терпеливые.
Конечно, чудовищные птицы не знали, почему появился огонь. Они чуяли, что он исчезнет с минуты на минуту… И они оставались и подкарауливали людей, считая их добычей своей прожорливости.
При свете костра, при котором бдительной весталкой состоял Мадемба, исследователь мог лучше рассмотреть необыкновенные образчики жизни времен давно минувших.
Восклицание, вырвавшееся у него невольно при виде первого птерозавра, после некоторого размышления показалось ему сумасбродным.
— Нет, это какой-нибудь новый вид вампира? — поправился он немного позднее.
Но он не мог уже более сомневаться. Тут, следовательно, были животные, изучаемые палеонтологией; они внезапно появились среди обстановки волнующей, странной уже самой по себе. Эти гранитные массивы должны были здесь быть также с времен доисторических.
Окружающая жара, тяжелый воздух для легких человека XX века, эта теплая вода, тусклый сумрак. Не присуще ли все это доисторической эпохе?
— Я сплю, — пробормотал Леон, — или я сошел с ума?
Он говорил, как человек здравомыслящий, разумный.
Всякий другой на его месте думал бы так же, произносил бы с сомнением те же слова.
Но нет! При свете пламени можно было до мелочей рассмотреть этих мнимых птиц.
Вдруг они как бы повисли в воздухе и затем все вместе с гортанными криками полетели и повисли на скале, наиболее отдаленной от костра. Они держались там, на камне, как летучие мыши, головою вниз, устремив желтоватые глаза на лодку, где двигались люди.
Беран и Мадемба видны им были отчетливо, освещенные пламенем.
И, быть может, эти чудовища в своей животной бессознательности были смущены присутствием существ, доселе никогда не виданных.
Лоб Берана был покрыт каплями пота.
— Возможно ли? — думал он.
Перед ним в один миг как бы спала завеса и стало видно бесчисленное множество необычайных вещей и непостижимых событий. Вещей, которых отказывается принять разум. Событий, перед лицом которых человек мучительно спрашивает себя, не спит ли он, не сошел ли он с ума.