В сухом тумане

Вересаев Викентий Викентьевич

Я стал расспрашивать литейщика о его поездке в деревню. Он сначала отвечал неохотно, потом постепенно разговорился. Оказалось, у него, правда, были неприятности: год назад в деревне расхворалась старуха мать литейщика, и на помощь отцу пришлось отправить из Москвы свою жену. Прошел год, мать все не поправлялась. Литейщик съездил в деревню на побывку и убедился, что мать его вообще уж больше не работница.

– Вот так, значит, и пойдет дело, – раздраженно говорил литейщик. – Жил себе в Москве благородно, чисто – все, как следует быть. А теперь – я в Москве живи, семейство в деревне… Разве это порядок?

Старик в зипуне спросил:

– Сын-то

ты один у отца?

– Один.

– Ну, невозможно! – подтвердил старик. – Где ж без бабы с хозяйством управиться!

– О том я и говорю. Старуха на печи лежит, не сходит; до лавки дойдет – дыхание запирает. С нее не спросишь.

Он помолчал.

– А только я на то ругаюсь, что привык я, – на прежнее положение переходить неохота. Какое я могу иметь удовольствие без жены? Ей о том и забота, чтоб мужу прохладно было, – насчет ли харчей, насчет ли чего другого. Слава богу, пять лет прожил человеком, на бога не жалился. А теперь живи неведомо как. Веселое это дело – с квартирными хозяйками канителиться! Грязь, бестолочь, порядков никаких нет… Наша работа грязная, а хозяйки квартирные раз в месяц стирают. Что ж мне, три дюжины рубашек держать? А жена на то не смотрит, время ли стирать, нет ли; видит, неаккуратно муж ходит, и выстирает. Опять с едою: обедаешь в трактирах, в закусочных, – какая же приятность, скажите, пожалуйста?

– Вам, значит, теперь так всегда и придется жить? – спросил я.

– Так и живи.

– Да, тяжело.

– То-то вот я и говорю… А потом и то сказать: раз в год приедешь домой на недельку, а ведь тоже, извините… Знаете, живой человек! Тяжело без этого самого… Для чего же я в закон вступал?.. А как вы скажете, – могу я знать, что там без меня жена делает, как обходится? Баба она молодая, горячая.

– И ничего ей не скажешь! – вздохнул старик. – Бабе тоже без этого нужда. Горла не перервешь за такое дело. Она скажет: а ты зачем со мною не живешь?

– И верно.

– То ли уж не верно! – старик снова вздохнул. – Бабы у нас в деревнях живут все равно что сироты! Год за годом хитрее идет, жить становится труднее; земли мало, а народу размножилось, всякий хочет жить, как пригородный, хочет жить легко.

Нынче машина увозит его на четыре года, и не увидишь сколько времени. Сам-то он там нешто тихо живет? Эх, бра-ат!

– И многие у вас в Москве так живут? – спросил я литейщика. – В Петербурге заводские больше живут с семьями.

– Нет, у нас, в Москве, этого мало. Все больше артелями живут, а семейство в деревне… – Он помолчал. – У меня товарищ был, мы с ним в паре вместе крупную работу работали. Горяч был на работу, – не угоняешься! Все в деревню посылал, дай, говорит, оправлю хозяйство, сяду на землю, своим домом заживу. Приезжает земляк из деревни. "Дядя Федор, а ведь баба-то твоя гуляет!.." Не поверил: сплетки, говорит, – мало ли что наплетут! Другие приехали, – все то же рассказывают: связалась с писарем… Ну, поехал, посмотрел, – верно! Махнул рукою, воротился, опять у нас работает. О доме думать перестал, стал водочкой займаться: пропадай все пропадом… Вот-те и оправляй хозяйство! – с усмешкой прибавил он.

Вошедший на последней станции маляр уже с десять минут стоял около нас, облокотившись о спинку скамейки, и внимательно слушал. Вдруг, с своею быстрою усмешкою, он громко сказал:

– Я так рассуждаю, что вы неправильно об этом говорите!

– Это насчет чего? – спросил литейщик.

– Вообще насчет ваших разговоров.

Кто ж виноват в том деле, позвольте спросить? Говорите: в хозяйстве жена нужна. В хозяйстве? А мне не нужна?

Близкие пассажиры, привлеченные громким голосом маляра, один за другим стали подходить к нашей скамейке. Он продолжал:

– Значит, поженился, а там – "прощай, Саша, прощай, милая"? Ну нет, извините, пожалуйста!.. Я и сам женатый, а только поженился – и обязательно взял жену с собой в Серпухов. Позвольте вам сказать: она мне самому надобна!

– Неспособно мне так-то поступать, – неохотно ответил литейщик.

Маляр удивился.

– Как так неспособно? Почему такое? "Неспособно"! Почему неспособно? – Он с вопросительно-недоумевающею усмешкою оглядел слушателей. – Не-ет! Поженили меня этак в деревне, – весело продолжал он, – отец мне и говорит: "Ну, Вася, ты, говорит, поезжай теперь к своему делу, а жена пущай у нас останется". Ну, нет-с, извините, папаша… "Как?! Что?! Ах ты такой-сякой! Я тебя для чего женил? Чтоб бабу в хозяйстве иметь!" Бабу в хозяйстве! Эко дело какое! Как же это мы раньше не столковались? Ну, а я для того женился, чтоб жену иметь!

Кругом засмеялись. Какой-то длинный парень в серой поддевке быстро поправил себе на голове картуз и стал энергично чесать в затылке.

– Если здраво рассуждать, в здравом рассудке… – начал он, широко раскрыв глаза, и замолчал, справляясь с поразившими его словами маляра.

Маляр быстро обратился к нему.

– Вы думаете, я неправильно говорю?

– Нет, я говорю… Если здраво рассуждать…

И парень снова замолчал, раскрывая рот, чтоб что-то сказать, и ничего не говоря.

Мой сосед-плотник, все время молча слушавший наши разговоры, теперь вдруг заволновался, для чего-то поднялся, опять сел…

– Погоди, я знаю, что тебе на это сказать! – обратился он к маляру, возбужденно водя руками в воздухе. – Вот что. Поженили тебя. Почему? Баба нужна, бабы нет в доме… Хорошо, – погоди!.. Бабы нет. Что ж ты без бабы делать будешь в хозяйстве? Как управишься? Как без бабы управишься? Голубчик, голу-убчик!.. Без бабы хозяйству зарез!.. Вот что я тебе сказал против этого! – удовлетворенно произнес он, перестав махать руками.

– В хозя-айстве? – иронически передразнил маляр, но его прервали, и все сразу заговорили.

– В город жену свез! – резко сказал широкоплечий извозчик. – Так ты, может, граф, получаешь тыщи? Сказал слово! Как жить-то будешь в городе с семейством, подумай ты в своей башке!

– Понятное дело, где ж прожить, – отозвался из толпы ламповщик с пригородного завода. – Восемь рублей мне жалованья идет, – обратился он ко мне, – где ж тут с семейством проживешь, рассудите сами. Дай бог на подать скопить, и то слава те, господи! Вот на мне кафтан, а под кафтаном, может, нет ничего!

Маляр решительно отрезал:

– Не можешь в городе жить! Не лезь не в свое место! В деревню ступай, хозяйствуй!

– А с чего хозяйствовать будешь, дурья ты голова, козырь! – воскликнул извозчик. – Нас вот пять братов, а надел на полторы души. По избе построит каждый, – и пахать нечего. Полоска – сюда отвалил, туда отвалил, и нет ничего… "Хозяйствуй"!.. И рад бы хозяйствовать!.. Велика сладость век в чужих людях жить!

– Не проживешь нынче с хозяйства, нет! – сказал мой сосед-старик. – Есть податели со стороны, – ну, обернешься как-никак; а без подателей не управишься, где там!