В сумраке зеркала
Шрифт:
Моцарт: Не выдумывайте, там их всего 23.
Да Понте: А мне показалось, что никак не меньше полусотни.
Моцарт: Так что скажете?
Да Понте: Но пьеса запрещена к постановке в Вене!
Моцарт: Да причём тут пьеса?! Мы выбросим политические намёки, оставим лишь любовный сюжет. Это будет забавная opera-buffa…
Да Понте: Из сюжета не выбросишь того, что слуга постоянно оставляет хозяина в дураках. Моцарт: Да, выбросить это нельзя… но, если подать как шутку, смягчить музыкой… Я уже сочинил кое-что, послушайте. (Играет)
Да
Моцарт: Я давно задумал написать оперу, какой никто не писал прежде. Так вот, с Вами или без, я буду писать «Свадьбу Фигаро», но скажу откровенно: лучше с Вами, потому как считаю Вас неплохим поэтом, и Вы можете уговорить императора разрешить постановку. После сплетен, что распускает Сальери, нужно показать, кто чего стоит.
Да Понте: (задумавшись) Хорошо, я возьмусь… Думаю, к концу недели смогу представить императору первый акт, а Вам нужно сочинить ещё несколько арий.
Моцарт: В любое нужное время – почти вся партитура оперы у меня в памяти.
Да Понте: Это невозможно!
Моцарт: Мой милый Да Понте, для людей мало сведущих в музыке, доказательством её существования служат инструменты и звуки, которые те издают, для подготовленного музыканта музыка не обязательно должна зазвучать – он может наслаждаться ею, читая лишь нотную запись, но лишь для немногих прекрасных музыкантов доказательством существования музыки являются они сами: та музыка, которая рождается в них не может пропасть, потому как она и есть суть этих людей. (Немного помолчав, точно раздумывая, нужно ли это говорить) Иногда мне кажется, что я и есть музыка…
Да Понте не может вымолвить ни слова.
Моцарт: Чтобы доказать, что я не болтал пустого, к утру пришлю несколько арий.
Да Понте: Но, когда Вы станете спать?
Моцарт: Раз это нужно, значит я сделаю. (задумывается) Я более опасаюсь не того, что император не позволит постановку, другое заботит меня…
Да Понте: Что же?
Моцарт: Интриги.
Да Понте: Разве у Вас есть враги? Ведь Вы, кажется, не занимаетесь ничем, кроме музыки.
Моцарт: Вот именно, вот именно… придворные музыканты пугаются, как бы я не лишил их куска хлеба.
Да Понте: Когда мы добьемся разрешения на постановку, эти музыканты поутихнут!
Моцарт: Думать об этом скучно – будем думать об опере.
Да Понте: Вы удивительный человек!
Моцарт вдруг обнимает Да Понте.
Моцарт: Вам, верно, пора домой.
Да Понте: Да-да. Прощайте.
Да Понте выходит, Моцарт, с зажжёнными свечами провожает его. Через некоторое время он возвращается, ставит свечи, ходит по комнате, затем берёт бокал с вином и садится в кресло. Его руки и голова движутся в такт звучащей в нём музыке. Затемнение. В темноте музыка начинает звучать в полную силу.
8
Осень 1786
Сальери: Неужели дела обстоят так плохо?
Констанца: Очень плохо, господин Сальери. После того, как сняли оперу Вольфганга, у нас совсем нет денег.
Сальери: А как же академии? Насколько я знаю, концерты Моцарта пользуются популярностью.
Констанца: Так и было, только когда сняли оперу, повсюду разошёлся слух, будто император за что-то недоволен Вольфи, и число господ, желающих участвовать в подписке, сильно уменьшилось. Теперь, если и удаются концерты, большая часть денег уходит на покрытие долгов, а они всё растут – мы такие непрактичные люди.
Сальери: Чем же занимается Моцарт?
Констанца: О, господин Сальери, он работает не покладая рук.
Сальери: Что же он пишет, оперу?
Констанца: Вольфи говорит, что ему вряд ли закажут новую оперу…
Сальери: Могу я взглянуть?
Констанца: Он не любит, когда роются в его бумагах, господин Сальери.
Сальери: А Вы принесите записи. Я только взгляну и сразу отдам. Ведь я – друг Вашему мужу, и потом, кто может по достоинству оценить труд композитора, как не его коллега?
Констанца: Ну, хорошо, только Вы ничего не говорите Вольфи, а то он станет сердиться.
Констанца входит в кабинет и почти сразу выходит. В руках у неё несколько листков, которые она передаёт Сальери.
Сальери: Невероятно… Это совершенно против всех правил, так не пишут музыку! (Смотрит дальше) Однако, какое смелое решение.
Слышен шум входной двери.
Констанца (шепотом): Это Вольфи… (быстро относит записи и возвращается. Появляется Моцарт) У нас гости…
Моцарт: А, синьор Сальери, извините, что заставил ждать.
Констанца: Не правда ли, господин Сальери так любезен, что посетил нас?
Моцарт: После того, как сняли мою оперу, друзья-музыканты перестали бывать у нас.
Сальери: В самом деле?
Моцарт: Государя нашего озаботила пущенная сплетня, что «Фигаро» – политическая опера. Что за вздор прислушиваться к чужим мнениям!
Сальери: Мы не можем судить императора, хотя бы нам и казалось, что решения его не вполне справедливы! У него столько забот…
Моцарт: Конечно, синьор Сальери! Однако, вот что любопытно: заботы не мешают императору снять оперу, но эти заботы не позволяют ему видеть, что даже после того, как оперы нет в репертуаре, вся Вена распевает арии из «Фигаро».
Три четверти часа назад я зашёл в трактир, чтобы выпить немного вина. Там старик-скрипач наигрывал арию «мальчик резвый, кудрявый»… Играл он скверно, но посетители – обыкновенные, простые люди – вдруг запели. Никто из них, конечно, не знал слов, они пели мотив… Тут император ничего не может поделать!