В Суоми
Шрифт:
«Лес — база национальной экономики Финляндии». Так даже называется книжка, выпущенная здесь на английском языке, специально для иностранцев. Продукция промышленности, связанной с лесом, дает три четверти стоимости финского экспорта. Можно понять, какую огромную роль в жизни страны играют капиталистические монополии — хозяева этих отраслей промышленности. Очень многое во внешней и внутренней политике Суоми диктуется интересами Центрального союза финской лесной промышленности, Ассоциации владельцев финских лесопилен, Союза финских бумажных фабрик, Финского союза древесной массы, Финского целлюлозного
Все эти названия, по сути дела, анонимное прикрытие тех «двадцати семейств», которым принадлежат предприятия, вырабатывающие 80 процентов всей бумаги, 75 — целлюлозы, 60 процентов картона, 50 процентов фанеры (здесь уже владычествует береза) и т. д. Львиная доля дохода сосредоточивается в сейфах этих монополий, в руках «двадцати семейств».
Это они, Розенлевы и Альстремы, Серлакиусы и Бьернберги, владеют миллионами гектаров финского леса (у одной только фирмы «Кюммене» 400 тысяч гектаров). Это им принадлежат корабли-лесовозы, бороздящие моря и океаны, с их фабрик в Тампере и Пори отправляются в Лондон и Александрию, в Сидней и Гамбург бесконечные рулоны газетной бумаги и тюки целлюлозы. Высокие штабеля досок на лесных биржах у длинных причалов Котки — тоже их собственность.
Ну, а что же остается на долю лесорубов, тех, чьим трудом добыто такое богатство? Ответ на этот вопрос я получил в лесах финской Лапландии.
Теперь Рованиэми осталось позади. Мы пересекаем Полярный круг. Бревенчатый домик. Финский флаг над ним. Ни одного человека не видно, и если бы не надпись на столбе около этого домика, мы бы ничего и не заметили. Зато треугольный дорожный знак, на котором нарисована голова северного оленя, бросается в глаза… Здесь, вблизи от Полярного круга, случается, что олени перебегают дорогу — водитель должен быть осторожен.
Еще в Кеми мы прочитали в газетах обращение ко всем шоферам севера с просьбой о милосердии.
«Если случается, что из-за неловкости этого добродушного, но пугливого животного или по неосторожности водителя олень будет ранен, сломает ногу, — говорилось в этом обращении, — то просьба прикончить его на месте, а не оставлять на дороге или в лесу, где ему все равно не уйти от мучительной смерти».
Но только один раз нашу дорогу перебежала важенка с олененком и скрылась в чаще, да раз вильнула рыжим хвостом лисица и ушла в заснеженный бор.
До чего красиво здесь, на севере, в марте, когда мороз еще в силе, но солнце уже не скупится на свет и приходится жмуриться от нестерпимого блеска снега!
Высокие сосны стремительно тянутся вверх, словно желая достать нависшие над тундрой облака. Их бронзовые стволы запорошены снеговым пухом.
Прямая дорога сбегает вниз, и вот уже разлапые ели протягивают к сугробам у обочин мохнатые, отягощенные снегом ветви.
Снова подъем, и с вершины кряжа видна слева, внизу, широкая ослепительная снежная равнина, за которой высится темно-зеленая зазубренная стена дальнего леса.
У кромки равнины штабелями сложены бревна; другие рядом валяются в беспорядке. Вот и сейчас там работает возчик, сбрасывая с саней — панка-рег — свежесрубленные стволы. Только теперь они уже называются
На новой гидроэлектростанции Пюхякоски, на реке Оулу, я видел специальный обводный канал, предназначенный для пропуска сплава. Я побывал уже и на строительстве гидростанции на реке Кеми. Там, ниже, два с половиной миллиона кубометров грунта вынуто, чтобы удобнее проходить сплаву. Три километра и триста метров тянется такой канал. По нему весной, толкаясь, поплывут к морю, к заводам Кеми, бревна, которые так небрежно сваливают сейчас с прицепа на лед озера возчики-трактористы.
Весной оживут сплавные речки и реки — этот непрерывный, днем и ночью действующий, созданный самой природой конвейер, из года в год несущий на своей спине груз миллионов бревен. Длина «конвейера» — 40 тысяч километров.
Сплав! О нем здесь и песни поются и романы пишутся. Это время трудной работы и белых ночей, это время весны и цветения.
…Снова уклон. Секретарь окружной организации «Финляндия — СССР» Хейкки Маркко, сидящий за рулем, выключает мотор, и «Победа» идет на холостом ходу. И снова вверх! Вниз!
В увеселительных парках мы такой аттракцион издавна называем «американскими горами», американцы именуют их «русскими». Правильнее же было бы, по-моему, назвать «финскими горами».
— У нас недавно издали постановление, запрещающее останавливать автомобиль на дороге там, где видимость меньше, чем сто метров вперед и сто метров назад. Так вот, уже два месяца мой приятель Эса Виртанен катается без остановки — места такого не найдет, — рассказывает водитель здешнюю шоферскую байку, пристально разглядывая дорогу.
Только поездив по таким дорогам, по этим «финским горам», я понял то, что было не ясно еще несколько дней назад, когда друзья в Пори показывали мне город: почему они с такой нескрываемой гордостью говорили, что он построен на плоском месте, на равнине. «Смотрите, даже эта водонапорная башня, — подчеркивали они, — стоит на взлобке, который не выше двух метров».
И опять дорога взмывает вверх, а навстречу нам по склону, презрев все правила движения, обогнав трактор с прицепом, на который нагружены бревна, идет грузовик с раскряжеванными «хлыстами».
— И трактор этот, да и все другие здесь принадлежат не государству, как у вас, не акционерным обществам, а самим лесорубам-возчикам, — говорит мне сидящий за рулем товарищ.
Тракторы принадлежат рабочим! Это интересно.
На помощь «лесным бродягам», как называют лесорубов здесь, на севере, пришла техника. Думалось, что развитие ее во многом раскрепощает и тех, чей труд — основа богатства страны — оплачивался ранее хуже, чем в любой другой отрасли хозяйства.