В свободном падении

В небесах я чувствую себя великолепно.

Звучит в моем случае двусмысленно. А еще самонадеянно. По-пижонски. Очень снобистски, честно говоря, звучит.

Но к черту оглядки. Я буду говорить только то, что думаю и чувствую. И прошу никакого подтекста и второго смысла в моих речах не искать. А то с вас станется. Еще станете утверждать, что я описал второе пришествие. А я пишу – просто дневник, и больше ничего.

И говоря о прекрасном самочувствии в небесах, я всего-навсего имею в виду: я люблю летать на самолетах.

Мне нравится грандиозный вид под крылом. И удобные кресла. И пища, что тебе продуманно приносят в пластиковой коробочке, покрытой пленкой. Сидишь, попиваешь кофеек, жуешь бутерброд – и в полном смысле слова находишься между небом и землей.

Из одного мира, из одной жизни вылетел, а в другую еще не прилетел.

Поэтому ты с полным правом можешь заниматься в полете чем угодно. Тебе дарят пару часов между двумя твоими жизнями. До полета – и после. А ты стараешься это время убить. Приканчиваешь минуты со знанием дела: глубокомысленно пролистываешь глянцевый журнал, неспешно попиваешь кофей.

Я вообще-то не хотел ехать в Энск. Слишком близкое все, слишком родное. Слишком много вибраций. Но Сименс как прицепился! Поехали да поехали, единственный из крупных городов, где мы никогда не были, иные уж по два-три раза окучили, в Питере почти прописались, а Энск… К тому же город портовый, а значит, денежный, люди не бедствуют, стало быть, и платить смогут полной горстью. А то после гастролей в Смоленске с Липецком еле командировочные свои отбили.

Гастроли – так мы с Сименсом наши выезды называем. Сходство, конечно, имеется. Особенно если помнить, что воры и шулеры тоже свои визиты гастролями именуют. Правда, не очень понятно, на чьи экспедиции мои путешествия похожи больше: эстрадных звезд или карманников. Хотя смысл заездов и у первых, и у вторых, и у меня – одинаковый: чес. То есть отъем денег у населения, с той или иной степенью законности.

Я ведь только в начале своей карьеры считал, что у меня есть некая Миссия. Что я должен Выполнить Свое Предназначение. Но теперь понимаю: предназначение – туфта на постном масле. Нет у меня, как и у большинства людей на земле, никакой особенной миссии. И моя жизнь – как и жизнь каждого из нас, людишек, – есть просто способ существования белковых тел. Немногим отличающийся, по сути, от размножения и гибели плесени.

Думать, что ты можешь повлиять на судьбу человечества, – самонадеянно и опасно. В моем случае – опасно смертельно. Потому что означает – заноситься перед лицом Бога или Судьбы (смотря в кого ты веришь). Но! В кого бы ты ни верил, он или она (Бог или Судьба) – словом, высшие силы – заносчивых карает, и весьма жестоко. К примеру, только раскрылился человек управить судьбой если не всей планеты, то огромной страны – как вдруг, бах, инсульт, и ничем он уже не управляет, а, напротив, колясочкой инвалидной вместе с ним, прикованным, нянечка рулит. А он радостно мумукает, пытается объяснить, куда его катить надо.

В моем ведь случае особо опасно заноситься. Потому что на жизнь одного, отдельно взятого человека (или группы людей) я повлиять как раз таки могу. Это не отрицается ни мной, ни кем иным из знающих меня товарищей. (Другой вопрос, насколько благотворно в конечном итоге мое влияние, но если мы эту тему начнем обсуждать, боюсь, разговор до завтрашнего утра не кончится.) Когда у тебя действительно есть способности не просто вернуть загулявшего мужа в семью, но и заставить его заново полюбить благоверную – если об этом всерьез задумываться, то недалеко до идеи, что ты, скромный человечишко, равен богам. А вот это как раз опаснейшее заблуждение. Которым я, повторюсь, не страдаю.

Подобные иллюзии исчезли у меня давно. А вот прожить самому вкусно да достойно – другое дело. Ну, может, хорошим людям чем-нибудь помочь. Это мне по силам. Но в подобных устремлениях я не слишком отличаюсь от большинства землян.

Поэтому свой весьма странный

талант я давно уже не воспринимаю как нечто супер-пупер-особенное. Просто кому-то Бог вручил при раздаче удивительно гибкий позвоночник, и он зарабатывает на арене человеком-змеей. Кому-то (как Сименсу) он выдал умение считать, как ЭВМ. Кому-то – талант и страсть к бизнесу, как моему отцу, а мне вот… Даже не знаю, как определить одним или хотя бы двумя словами мои таланты. Третий глаз? Экстрасенсорика? Ясновидение? Эти слова настолько затасканы и скомпрометированы мошенниками, что их даже произносить не хочется. К тому же сии термины довольно неполно и слабо отражают суть моего дарования. Я лично свою способность называю Дар. Слишком самонадеянно, да? Но я же даю это определение про себя и не кричу о том на каждом перекрестке. К тому же сотни людей могут подтвердить: дар – не дар, но определенные способности у меня и впрямь имеются. И потому безо всякой особой рекламы, только благодаря легчайшим, инспирируемым Сименсом слухам – в каждом новом городе меня начинают ждать. И даже раздувать вокруг моего грядущего визита ажиотаж.

Особенно – в городе моего детства.

Мой командир, полковник Петренко, звонит мне когда заблагорассудится. Если он на дежурстве и хочет что-нибудь сказать в три часа ночи, он не комплексует. Снимает трубку и набирает мой номер. А когда я однажды попыталась втолковать ему, что у меня есть право на отдых и какую-никакую личную жизнь, полковник поставил меня по стойке «Смирно» и вдохновенно прочел короткую, но жесткую лекцию на тему что я: а) являюсь военнослужащей; б) наше подразделение, согласно наставлению, находится на постоянном боевом дежурстве и в) сверхсекретная комиссия, где мы с ним оба, между прочим, служим, обязана самым оперативным образом откликаться на вызовы времени. Потом он сказал: «Кругом», и… и как ни в чем не бывало продолжил в дальнейшем свою практику. И я смирилась. Не потому, что сильно верила в уже изрядно побитую молью миссию нашей комиссии, нет. А во многом потому, что ночные петренковские звонки все ж таки звучали нечасто – раз в месяц в среднем. Можно потерпеть. К тому же полуночные разговоры с товарищем полковником были по меньшей мере занимательны. Или даже полезны.

Сегодня он позвонил всего-то полпервого – я еще даже заснуть не успела, медитировала над книжкой. Всякий раз полковник начинал свои ночные разговоры с одной фразы:

– Спишь?

– Чего хотели, Сергей Александрович? – совсем не по-уставному отвечала я.

– Твой подопечный начал активничать, – мрачно молвил Петренко.

– Какой из?.. У меня подопечных много.

– Данилов. Алексей.

– А-а, тот парнишка из Москвы! Горящее дерево и прохождение сквозь стену в аэропорту Шереметьево?

– Да, и он уже далеко не парнишка. Я прикинул: ему за тридцать перевалило.

– Что он натворил?

– Собирается на родину свою, в Энск.

– Ну и что?

– Как – что? – начал заводиться полковник. – Там живет… Забыла?

– Ах да. Но Данилов уже бывал в Энске.

– Да, но тогда ей одиннадцать лет было. А он в свой прошлый приезд там собственную свадьбу праздновал.

До меня потихоньку стало доходить, чего опасается мой командир, и меня пронзил, словно электрический разряд, острый приступ страха. Но я все-таки пробормотала:

– Ну, раз собрался – значит, пусть себе едет…

– Ты что, не понимаешь, Варвара, что им ни в коем случае нельзя встретиться?

Теперь я в голосе Петренко услышала слабый, но отголосок того, чего я еще никогда в его речах не слыхивала (а в очах не видывала). А именно – страха.

– Все равно вероятность очень мала, – проговорила я, – в Энске населения тысяч двести живет. А то и триста.

– А если у них есть… – начал было полковник, но оборвал себя и сказал достаточно жестко: – Короче, чтобы эти двое повстречались, нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. Ни за что. И я тебя уполномочиваю на применение любых методов. Вплоть до… – Пауза, тяжелое дыхание в трубке, а затем: – Вплоть до физического уничтожения.