В тени алтарей

Миколайтис-Путинас Винцас Юозавич

Ауксе весело улыбнулась.

— Я очень сожалею, что тогда у меня было плохое настроение. Вы, наверно, подумали, что я ужасная злюка.

— Если и не злюка, то весьма ученая и строгая женщина. Что касается учености, я не ошибся, а насчет строгости — нынче увидим.

Обмениваясь шутками, они приглядывались друг к другу и делали выводы.

Людас Васарис думал: «Она очень естественна, не ломается, не претенциозна и совсем не кокетка; смеется она искренне, от души, мнение свое выражает не банально».

Ауксе же думала так: «Он не такой хмурый

и замкнутый, как мне казалось раньше, характер у него открытый и прямой, но видно, что он недоволен своей судьбой. У нас есть что-то общее. Не пойму, что же меня так в нем привлекает?»

За ужином они много разговаривали и шутя и серьезно на различные темы. Но тайный смысл всех их разговоров был таков: «Ты мне нравишься, и я хочу тебе нравиться. Я хочу, чтобы ты знала, что нравишься мне. Мы отлично понимаем друг друга».

Оба они это чувствовали и приходили все в лучшее и лучшее настроение. Их радость заражала собравшихся, потому что счастливая Ауксе, как хорошая хозяйка, ни на минуту не забывала и о других гостях. Время от времени она каждому уделяла внимание, каждому говорила что-нибудь приятное.

Наконец все поднялись из-за стола и перешли в гостиную. Варненас было предложил послушать игру Ауксе, но она отказалась, понимая, что гости хотят просто повеселиться. Кто-то опять усадил Айдужиса за рояль, он заиграл какой-то танец, и три пары вышли на середину гостиной.

— Господин Васарис, — сказала Ауксе, снова подсаживаясь к нему, — вы живете один, замкнуто и, судя по вашим стихам, погружены в мрачные мысли. Как вы себя чувствуете в такой вот веселой компании, где все смеются, пляшут, болтают вздор и стараются стряхнуть с себя все заботы?

— Как когда, — ответил он. — Вообще, мне кажется, мало есть людей, которые умеют по-настоящему веселиться и радоваться. Обыкновенно мы себя обманываем: раз собрались повеселиться, то думаем, что уже веселимся.

— Но вы уклонились от ответа на мой вопрос.

— Как я себя чувствую? Разве я являюсь исключением? Впрочем, признаюсь, мне редко бывает весело, особенно на людях.

— Почему особенно на людях?

— Веселиться на людях, в обществе, можно, если рядом есть близкий друг. Я думаю, что настоящую радость, настоящее веселье испытываешь только тогда, когда делишь их с близким человеком. Точнее говоря, даже не делишь, а просто чувствуешь с ним внутреннюю связь. А это возможно только с очень близким, скажем, с любимым человеком. Если же такого человека нет, то при виде окружающего веселья становится еще обиднее: ведь нигде так не чувствуешь своего одиночества, как в шумной толпе. Вот почему мне среди общего веселья чаще всего бывает грустно.

Ауксе выслушала его, не проронив ни слова.

— Из ваших объяснений, — ответила она, — можно сделать кое-какие выводы.

— Вы очень интересно истолковываете мои мысли, однажды я убедился в этом. Любопытно было бы послушать ваши выводы и теперь.

— Извольте. Во-первых, вы признаетесь, что мало любили или по крайней мере никого не любите, поэтому чувствуете такую печаль и одиночество.

Вместо

ответа Васарис поглядел на нее и весело рассмеялся, но Ауксе нарочито серьезным тоном продолжала:

— Во-вторых, вы избегаете людей и любите природу, потому что наедине с ней не так чувствуете свое одиночество как в веселой толпе. Ведь с природой можно ощущать такую же внутреннюю связь и близость, как с любимым человеком.

— Совершенно верно, — согласился Васарис, — но я вижу, что вы не только делаете выводы из моих слов, но кое в чем признаетесь и сами. Я уверен, что вы так же чувствуете себя наедине с природой.

— А в-третьих, — сказала Ауксе, и ее глаза странно блеснули, — я думаю, что вы все-таки ищете любви, хотите быть любимым, любить и радоваться. Ведь не побежали же вы на Алексотский холм или в долину Мицкевича, а пришли к нам.

Васарис засмеялся:

— Ваши выводы логичны, я готов согласиться с ними.

— Значит, вы очень одиноки и вам грустно у нас?

Людас пристально поглядел на нее и значительно произнес:

Пришел печальный, одинокий, Уйду с воскресшею душой. Я полон радости глубокой, Отныне будешь ты со мной.

— Вы опять избегаете ответа, а вместо этого декламируете стихи, — воскликнула она с притворной досадой.

— Эти строки никогда и никем не были написаны.

Ауксе покраснела, вскочила с места и подошла к роялю, за которым импровизировал Айдужис. Васарис проводил ее глазами, недоумевая, почему она ушла. Меж тем Ауксе облокотилась на рояль и, будто бы слушая музыку, поглядела на него долгим, выразительным взглядом. Многое прочел в нем Васарис, но только не гнев и не упрек. Он был уверен, что они поняли друг друга.

Идти за Ауксе Людас счел нетактичным и подсел к старому Гражулису, который беседовал в углу с пожилыми гостями. Через минуту к ним присоединилась и Ауксе.

— Папа, господин Васарис скучает у нас, — шутливо пожалозалась она отцу; — Не хочет глядеть ни на одну барышню. Сбежал вот к вам, старикам.

— И хорошо сделал, — отрезал отец. — Лучше сидеть со стариками, чем с неинтересными барышнями.

— Барышни-то интересные, — оправдывался Васарис, — но, кажется, все уж заняты. Поглядите, как за ними увиваются кавалеры.

— А вот моя дочка свободна. Она так распугала всех кавалеров, что, наверное, останется старой девой, — пошутил отец.

— Что ж, если суждено, то и останусь, — покорно ответила Ауксе.

Один из стариков попытался ее утешить:

— Женщины нынче не стареют, только интересней становятся.

— Спасибо на добром слове, — улыбнулась Ауксе. — Некоторые мужчины так же думают о себе.

— Все-таки будьте понастойчивее и составьте ей компанию, — сказал Гражулис Васарису. — И прошу навещать нас почаще, у нас мало кто бывает.

— С удовольствием, — обрадовался Васарис, — у меня почти нет знакомых в Каунасе.