В тени алтарей
Шрифт:
Это зрелище казалось убогим, но и внушительным по своей новизне и контрасту с недавним прошлым.
Здесь Васарис с особенной яркостью ощутил новую Литву, ее путь в будущее. Старое, овеянное романтикой чужое имение превращается в замшелые развалины, а на его месте уже поднимаются слабые побеги, несущие новую, свою жизнь.
Вглядываясь в эту картину, Васарис чувствовал, что и его личную жизнь всколыхнули произошедшие перемены. Ведь некогда эта усадьба была дорога его сердцу, говорила его чувствам, а новая эпоха разрушила ее, как архаический пережиток старых времен: в новой Литве каждый должен создавать новую жизнь.
Когда Васарис вернулся к настоятелю, депутат уже был там. Провал на митинге не
— Митинг — это вроде игры в преферанс, — говорил он, — смотря по партнерам. Один раз выигрываешь, другой раз проигрываешь. Васарис правильно сказал. В Калнинай, и правда, было мало шансов на выигрыш. Ну, бывает и хуже. С одного митинга мне пришлось бежать, отстреливаясь из револьвера! Такого жару задали! Ничего, может, литература и плакаты поправят наши дела.
Вскоре они собрались домой. На площади еще оставалось несколько разгоряченных деревенских политиканов.
Около телеграфного столба виднелась телега с поломанным дышлом.
Жизнь Людаса Васариса уже настолько вошла в колею, что многие мучившие его прежде вопросы отпали. Он решил к обязанностям священника не возвращаться, директорство бросить и заниматься только литературным трудом. Все остальное казалось ему делом второстепенной важности. Поскольку Васарис был мало связан с официальными организациями, он и не стремился определить свою общественную позицию.
Да и ему самому еще не все было ясно; порой он рассуждал так: отрекшись от сана, я все равно остаюсь верующим христианином. И хотя не приемлю иных католических догм, а другие мне кажутся сомнительными, но основы веры для меня незыблемы и святы.
Таким образом, из христианства Людас Васарис старался брать только то, что отвечало его натуре, находило живой отклик в его уме и сердце. Он пытался создать какую-то собственную религию, потому что католицизм представлялся ему мертвой конструкцией или прекрасным, но недосягаемым замком, к которому нет мостов, как он выразился в споре с отцом Северинасом. Но и создание этой религии казалось ему делом будущего.
Все это свидетельствовало о том, что в душе Васариса еще осталось место для противоречий, нерешительности и сомнений. Они вызывались либо совершенно иррациональными причинами, либо привычкой к выполнению религиозных обрядов. Привычка к обрядам, от выполнения которых он уже окончательно решил отказаться, видно, так глубоко засела в нем, что временами омрачала его душу, если не наяву, то во сне. Он видел сны, в которых, как в магическом зеркале, отражалось то, что таилось в недрах его подсознания. Часто в этих сновидениях прошлое сливалось с настоящим в какую-то фантасмагорию, смысл которой был слишком даже ясен.
Такой вот поток фантастических образов и впечатлений прошлого нахлынул на него и по возвращении из Калнинай.
Вернулись они со Стрипайтисом довольно поздно, и хотя депутат пригласил директора зайти к нему опрокинуть рюмочку после всех трудов и неудач, тот отказался и заторопился домой.
Улегшись, он почувствовал приятную усталость во всем теле. В ушах все еще отдавался шум мотора, в голове мелькали образы увиденных за день людей, обрывки разговоров и мыслей, впечатления настоящего, воспоминания о минувшем. Через мгновение он забылся глубоким, но тревожным сном.
Снилось ему, что он входит в калнинский костел, собирается служить обедню и уже хочет шагнуть к алтарю, но настоятель Платунас заступает ему дорогу и строго говорит:
— Вы уже три года не были на исповеди… Ха-ха-ха!
В тот же момент ему показалось, что смеется уже не Платунас, а то ли капеллан Лайбис, то ли профессор Мяшкенас. Вдруг что-то загрохотало, и он увидел падающую башню костела.
Людас поворачивается на другой бок, и вот уж он в семинарской часовне. Идет торжественная служба.
Васарису кажется, что на груди его лежит целая гора, он беспокойно мечется, но кошмар не отпускает его. Теперь ему кажется, что он держит какой-то экзамен. За экзаменационным столом сидят епископ, отец Северинас и невесть откуда взявшаяся баронесса Райнакене. Он стоит перед экзаменаторами в светском платье, а профессор богословия топчется рядом и, грозя пальцем, повторяет:
— Osculavi Caiam? Ну?.. Pytaj, pytaj, pytaj!.. [213]
213
Поцеловал Кайю? (латинск.) Спрашивай, спрашивай, спрашивай! (польск.)
Наконец он очнулся и потом долго не мог заснуть. Весь следующий день он ощущал стыд и отвращение, вспоминая этот сон.
Подобные сны часто мучили его этой весною. Васарис не понимал, почему теперь, когда он был уверен, что окончательно вступил на путь освобождения, когда он успокоился и отбросил многие тяжкие сомнения, в душе его все еще шевелились какие-то нелепые тени пережитых тревог.
Проснувшись, Васарис стал искать психологические и физиологические причины этих снов и сумел найти им объяснение. Он не был суеверен, никакого сверхъестественного пророческого смысла им не придавал и не собирался менять свое решение, однако они заставляли его призадуматься, и в такие моменты его вера в себя слабела. Он опасался, что не в силах будет выкорчевать из своей души все те сомнения, колебания и терзания, причиной которых считал свой сан. Васарис предполагал, что в его душе гнездятся начала, которые с течением времени могут толкнуть его на какой-то новый, пока что неведомый путь. Разве мог бы он поверить, если бы перед посвящением в ксендзы кто-нибудь предсказал ему его теперешнее состояние?
Будь Васарис одинок, возможно, что его опять бы стали одолевать разные страхи и сомнения. Но теперь рядом с ним была женщина, которая не только его хорошо знала и понимала, но и любила. Ауксе зорко следила за его настроениями, всегда чутко отзывалась на все его тревоги. Она отлично понимала духовный кризис, переживаемый Васарисом, и смотрела на него, как на выздоравливающего, который во время приступов болезни нуждается в поддержке, сочувствии и надежде.
Однажды, когда Васарис поделился с ней своими опасениями по поводу будущего, она беззаботно махнула рукой и сказала:
— Пустяки! Я уверена, что все сложится прекрасно. Ты и теперь заметно изменился по сравнению с прошлым годом. Ты стал веселей, деятельней, трезвей смотришь на жизнь и реже поддаешься пессимизму. Это меня радует. Но тебе надо избегать одного.
— Чего?
— Мыслей о будущем.
— Своеобразный совет, — засмеялся Васарис. — Все мудрецы до сих пор говорили, что, начиная любое дело, надо заглядывать в будущее, тогда можно избежать многих ошибок.
— К тебе это не относится, — заупрямилась Ауксе. — Мысли о будущем будоражат в тебе призраки прошлого, которые связывают руки. Если ты на что-то решился, то нечего гадать, что будет дальше, а надо действовать, чтобы было так, как ты хочешь. Я думаю, в этом заключается секрет успеха. Настоящее неизбежно рождает будущее. Если бы мы пытались заглянуть в него и приноравливать к нему настоящее, то рисковали бы жестоко ошибиться, разминуться с будущим и ничего не сделать в настоящем.