В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
Шрифт:
Только Като с ее природным жизнелюбием и жаждой деятельности не могла смириться с этой тишиной. Единственный человек, который в те дни мог успокоить мятущуюся душу великой княжны, была ее верная наперсница Мария. Долгие часы, которые они проводили в беседах, благотворно влияли на Като, но обе они, по негласному уговору, держали в тайне свою дружбу.
Като обожала, когда Мария раскладывала карты и «гадала на будущее», тем более что ее предсказания практически всегда сбывались. Единственное, что ее иногда злило — это манера Марии чрезвычайно туманно и уклончиво
— Мари, вы помните, я вам рассказывала о гадалке на балу? — спросила она как-то вечером свою наперсницу.
Като уже улеглась в постель, а фрейлина бесшумно скользила по спальне, делая последние приготовления для отхода ко сну.
— Разумеется, ваше высочество, — спокойно ответила она.
— Ведь многие ее предсказания уже сбылись. Мой брат без ума от красотки Нарышкиной и даже не делает из этого секрета.
— Император волен вести себя так, как ему будет угодно, — сдержанно заметила фрейлина. — К счастью, у мадам Нарышкиной очень покладистый муж, который готов закрывать глаза на все, лишь бы не тревожили его покой.
— Моя невестка не так терпима, — усмехнулась Като. — Молодая императрица совсем замкнулась в себе. Если бы на ее месте была я…
— То что бы вы сделали, ваше высочество?
— Я бы очаровала своего мужа, вернула его в свою спальню и постаралась во что бы то ни стало подарить ему наследника. А может быть, и не одного…
— Вы истинная дочь своей матери, — заметила Мария. — Только вряд ли вы бы удовлетворились только ролью супруги и матери.
Като даже подскочила в своих кружевных подушках:
— Мой бог, конечно нет! Но ведь быть императрицей — это… это… Это чудесно! Я бы устраивала роскошные приемы, пышные балы, я бы привлекла во дворец самых известных поэтов, музыкантов и художников, а сама стала бы их Музой. И потом… я ведь тоже могла бы любить, кого хочу. Императрице тоже все дозволено.
— Не совсем, ваше высочество, — усмехнулась Мария. — Женщинам, даже самого высокого ранга, дозволено все же меньше, чем мужчинам.
— А как же моя августейшая бабушка? И моя августейшая прабабушка Елизавета?
— Они были не просто императрицами, они были монархинями, самодержицами. И вести себя могли практически как мужчины. Но обратите внимание, ваше высочество, двор снисходителен к амурным увлечениям монархов, но втайне осуждает монархинь, если те увлекаются… Впрочем, вы еще слишком молоды для таких разговоров.
— Нынешнюю императрицу выдали замуж за моего брата чуть ли не в тринадцать лет, — надувшись, пробормотала Като. — И никто не считал, что она слишком молода для брака.
— Это было политическое дело, ваше высочество, к тому же, такова была воля вашей августейшей бабушки. Ранние браки — это не самое разумное. Ваша покойная сестра Александра…
— Кстати, гадалка ведь и ее смерть предсказала. Откуда она могла знать, что Александрину отравят?
— Это только слухи, ваше высочество. Палантина венгерская
— Вот именно, что официально! — фыркнула Като. — А правды мы все равно никогда не узнаем.
— Как знать… — загадочно обронила Мария. — Но довольно об этом. Вам пора спать, а не обсуждать все эти страсти.
— Ну, Мари, милая, ну расскажи еще что-нибудь. Не страшное. Ну, пожалуйста!
— Хорошо, только потом…
— Знаю: спать, во-первых, и никому не пересказывать услышанное, во вторых. Как всегда.
— Вот именно. А расскажу я вам про княгиню Голицыну, которой гадалка на балу предсказала смерть во сне. Очень несчастную женщину.
— Княгиня Голицына — несчастна? Да у нее есть все, чего только может пожелать женщина…
— Это так, ваше высочество, но… Есть женщины, которые при рождении получают все: красоту, ум, богатство, знатное происхождение. И несмотря на это лишены самого главного: обыкновенного женского счастья…
А начиналось все, как обычно. В 1780 году в одном из подмосковных имений у отставного кирасирского полковника Михаила Измайлова и его супруги Полины родилась дочь, получившая при крещении имя Евдокии. Так ее и звали бы люди постарше, а молодежь называла бы на французский манер — Эудокси. Но девочка предпочла зваться Авдотьей. Первое, но далеко не последнее проявление ее оригинальности.
Это было тем более оригинально, что имя не шло ей совершенно. Матовый цвет лица, густые черные волосы, обворожительные темные глаза, фигура и походка богини, руки, ослеплявшие современников своей красотой и изяществом. Известный ценитель женской красоты князь Петр Вяземский так описывал Евдокию-Авдотью в письме к одному из своих друзей:
«Вообще красота ее отзывалась чем-то пластическим, напоминавшим древнегреческое изваяние. В ней ничто не обнаруживало обдуманной озабоченности, житейской женской изворотливости и суетливости. Напротив, в ней было что-то ясное, спокойное, дружелюбное…»
Родители Евдокии рано умерли и ее взял на воспитание бездетный дядя — Михаил Михайлович Измайлов, который состоял при императоре Павле Первом московским главнокомандующим. Вообще фамилия Измайловых принадлежала к избранным кругам столичной аристократии и состояла в близком родстве с Юсуповыми, Нарышкиными, Гагариными. Знатная, красивая и богатая Евдокия получила к тому же основательное по тем временам образование. Помимо обычного набора: языки, изящная словесность, музыка, танцы, — девушка основательно познакомилась с точными науками, историей, географией, литературой.
В доме главнокомандующего собирался не просто цвет московского общества — там почти ежевечерне появлялись те, кто определял, как бы сейчас сказали, «общественное настроение» России. Евдокия рано пристрастилась к серьезным разговорам о политике, философии и даже экономии. Но самой большой страстью в ее юной жизни была… математика. Да-да, когда ее сверстницы-барышни обливались слезами над французскими сентиментальными романами, она изучала всевозможные квадратные корни, дуги и касательные.