В тени горностаевой мантии
Шрифт:
Васильчиков помолчал и как бы, думая о другом, проговорил:
— Венус — планета весьма благожелательная к сильным. Я читал в старой книге, что она делает женщин влюбчивыми и очень страстными, — и затем, глядя в сторону, добавил: — А о любострастии Ее императорского величества ходит немало comm'erage. [80]
Анна сразу вспомнила непристойный рисунок, переданный ей некогда подпоручиком Высоцким. Ныне она знала, что подобные картинки, привезенные из-за границы, во множестве ходят среди офицеров. Тогда, вернувшись после свидания в саду, она сунула листок в одну из французских книг, стоящих на полке, и забыла о ней. А теперь подумала, не показать
80
Сплетни (франц.).
В Царском Селе зарядили дожди. Облетела листва с деревьев. Похолодало. В галереях и переходах дворца стало сыро и неуютно. Сезон подходил к концу. Все ждали приказания начинать сборы к переезду в столицу, в Зимний дворец.
Пребывая все еще во власти нового чувства, Анна, все-таки не могла не заметить участившиеся совещания императрицы с Прасковьей Брюс. Разговоры носили, видимо, характер сердечный и тайный, потому что обе замолкали, когда она подходила, или переводили беседу на другие темы. Правда, ее величество ни в чем пока не упрекнула наперсницу, просто перестала с нею беседовать на задушевные темы. Но эта потеря доверия была особенно болезненна для фрейлины, искренне любившей свою повелительницу.
И вот, когда все уже, как говорится, сидели на чемоданах и дорожных баулах, произошло событие, подобного которому не помнили придворные хроники. Среди фрейлин пробежал слух о том, что две из них серьезно проштрафились. Заводилой называли юную графиню Лизетту Бутурлину, едва-едва обновившую в этом сезоне свой шифр. Девицу приняли в штат по протекции дяди фельдмаршала, и императрица была довольна ее резвостью и живым, дерзким характером. Бутурлина с легкостью писала язвительные куплеты, осмеивающие вельмож, что по юному возрасту ей сходило с рук, и бойко рисовала сатирические картинки…
Как-то вечером Лизетта со своею подругой графиней Софьей Ивановной Эльмпт, забавляясь, нарисовала несколько очень уж смелых карикатур. Среди них была одна, весьма похоже изображавшая государыню. Екатерина лежала в легкомысленной позе на софе, созерцая прелести графини Брюс, изображенной в еще более непристойном виде. Рисунок пошел по рукам, минуя Анну. Фрейлины украдкой хихикали, передавая листок друг другу. Как вдруг обер-гофмейстерина графиня Анна Карловна Воронцова пригласила всех в ротонду…
Кто донес — неизвестно. Но состоялся суд над провинившимися. Рисунки были торжественно изодраны, а девиц разложили на кожаных диванах и… высекли до крови. После чего с позором объявили об изгнании и отчислении от Двора. [81]
У Анны кровь застыла в жилах. После экзекуции она опрометью бросилась к себе и стала лихорадочно листать томики французских романов в поисках карикатуры, принесенной Высоцким… Она перебирала книги одну за другой, пытаясь вспомнить ту, в которую вложила рисунок. Листка нигде не было…
81
Заметим, что ни та, ни другая в глазах придворных не понесли никакого морального ущерба. Графиня Софья Ивановна фон Эльмпт вышла замуж за Петра Ивановича Турчанинова, который стал по рекомендации Потемкина статс-секретарем императрицы по военным делам и получивший чин генерал-поручика. Графиня Елизавета Петровна Бутурлина стала женой камергера и тайного советника Адриана Ивановича Дивова. Она славилась и позже своей красотою, умом, вольностью поведения и склонностью к интриганству. В конце своего царствования Екатерина использовала эти ее качества, повелев отправиться в Стокгольм и там постараться совратить сначала нескольких сенаторов,
Фрейлина опустила руки. Некоторое время она сидела неподвижно, вспоминая события последних дней: странный взгляд императрицы и победоносный — графини Брюс. Вспомнила, как дня два тому назад не нашла на месте черепаховый гребень, подаренный Александром Семеновичем, и разбранила до слез горничную, пообещав отправить в деревню. Гребень потом нашелся на полу, и она лаской постаралась загладить свою несправедливость. Но картинка — не гребень. Анна отчетливо помнила, что положила листок в книгу и более не вынимала. Она еще раз пересмотрела книги, открыла запертую на ключ шкатулку с драгоценностями. Но там на самом дне лежала лишь гемма поручика Высоцкого…
— Господи! Зачем я ее храню?.. Дуняша! — кликнула она девку. И когда та появилась на пороге, постаралась говорить с нею без гнева и без дрожи в голосе. — Дуня, вспомни, не заходил ли кто чужой в покои мои дня три назад?..
— Никак нет, ваше высокоблагородие, чего вспоминать… Была токмо ее сиятельство графиня Прасковья Александровна. Я шум услыхала, взошла… А оне тута в будуаре. Говорят: барыню твою ищу. Ласковые такие были, мне рублик пожаловали… А вам разве оне не сказывали? Обещались… Ты, грит, не беспокой барыню-то, я сама с ей как встренусь, скажу, что не застала… — И, заметив, как изменилось лицо Анны, добавила: — Ай случилось чево еще, опосля как вы меня за гребень-то бранивали?
— Нет, нет, милая, ничего не случилось… Ступай к себе.
Все в ней как оборвалось. «Прасковья, это Прасковья, — повторяла она про себя. — Она, змея подколодная, рылась в моих вещах, нашла и унесла листок. Если ее величество узнают, чей он, — всем несдобровать… А через меня и Саше… Зачем, зачем я хранила эту пакость? — В какой-то момент вспомнилась ей сцена жестокого наказания провинившихся фрейлин и она подумала: неужели и ее ждет такой же позор? Нет, лучше утопиться. Но тотчас мысли ее снова перекинулись на судьбу возлюбленного. — Боже, боже, а он-то так радовался производству, так мечтал о дальнейшем продвижении…»
Она обхватила голову руками и горестно закачалась на стуле. Перед глазами проносились картины последних дней, глаза императрицы, как ей казалось, со значением останавливающиеся на ней, молчаливость государыни. «Конечно, Парашка не утерпела и отдала паскудную картинку ее величеству… Какое счастье, что она не нашла сей камень… За что, за что она меня ненавидит?..» Всплакнув, Анна твердо решила сегодня же, заявив о нездоровье, просить государыню об отставке. Но что будет с Федором и Александром Семеновичем?..
Но постепенно она стала думать: «А кто может знать, что злосчастный листок перекочевал к ней из рук Высоцкого? А тем более про ее крамольные разговоры с Васильчиковым?.. Ведь никто! И разве она не вольна скрыть это? Взять все на себя и принять отставку?..» Она начала размышлять о том, что делать дальше… Подумала, что жизни при Дворе и ее любви пришел конец и, наверное, придется вернуться к матушке. В лучшем случае, в Москву, а то и в имение безвыездно. Но главное — она должна убедить государыню в своей преданности. В том, что проклятый рисунок оказался у нее давно и совершенно случайно, и что она хотела отдать его ее величеству, но робела. А потом и забыла… А камень, камень она нынче же бросит в пруд. Эти мысли, как и решение об отставке, несколько успокоили ее. Анна кликнула горничную, велела подать умыться. Она привела себя в порядок, сбегала к ближайшему пруду, чтобы выбросить страшную улику, и пошла в Синий кабинет или, как его чаще именовали, в «Табакерку», где собирался по вечерам самый тесный кружок императрицы. Сегодня был вечер ее дежурства.