В тени горностаевой мантии
Шрифт:
— Я тебя слушаю.
Императрица села за туалетный столик, отвернулась и стала с преувеличенным вниманием рассматривать свое отражение в зеркале. И тогда Анна рассказала ей историю цыганской красавицы Бажены, ее тайного приезда в Петербург и не менее загадочного исчезновения. Некоторое время в будуаре царило молчание. Нарушила его Екатерина.
— Она действительно такой красивый?..
— Не знаю, ваше величество. Я не успела с нею познакомиться.
— Так успевай! Я хочу ее видеть. Пошли свои люди, пусть привозить ее ко мне… А теперь иди. Я раздеваться сама. И не надо присылать Маша Перекусихина.
Анна
— Скажи архитектор, что я велела сломать стена в коридор. Пусть все будет по-прежнему.
Вернувшись к себе, Анна долго не могла уснуть, перебирая в уме состоявшийся разговор. К выводу она пришла неутешительному. Прежде всего, она окончательно испортила отношения с Потемкиным, не просто с фаворитом, а с тайным супругом императрицы. А муж да жена, как известно, — одна сатана… Почему она вдруг пошла на такой открытый выпад? Неужели действительно с годами у нее портится характер, как уже не раз намекала государыня. Портится и она становится сварливой мегерой?.. Но что-то ей подсказывало, что подошло время расквитаться с его сиятельством. Ну да Бог с ним. Второе — хуже: она явно навлекла на себя недовольство государыни. «Надо было сделать все то же, но как-то иначе, может быть, не на глазах придворных. Ведь завтра о случившемся будет судачить весь Двор».
И, наконец, последнее — она получила весьма трудное задание — найти и доставить в Царское цыганку. А где ее искать и кого послать? Она перебрала своих людей и остановилась на камердинере Петре, ловком пройдошистом мужике, служившем у нее, по сути, управляющим и, может быть, послать с ним Дуняшу?.. Но куда направить их, в какую сторону. Имений и деревень у сиятельного графа много.
В конце концов, она решила отпроситься у государыни в город, чтобы разузнать через знакомых чиновников о местонахождении ближайших поместий Потемкина. «Вряд ли он отправил красавицу чересчур уж далеко». Тогда она объяснит Петру Тимофеевичу, что надобно делать и пущай едут… Так она и решила…
Поездка в Петербург заняла немного времени. А чиновники были любезны и услужливы. Нагруженная сведениями Анна скоро вернулась и вызвала к себе камердинера.
Петр долго чесал затылок. Он был не дурак и понимал, что за поручение дает ему барыня.
— Не просто сие дело, ваше высокопревосходительство… — Мямлил он, опустив очи долу и лишь изредка поглядывая косым взглядом на госпожу. — Не просто и не сходно, коли дело до их сиятельства касается. Всяк ведь сам себе дороже.
Анна понимала мужика. Она и сама боялась того, что задумала — умыкнуть потемкинскую любовницу из его же имения… Но нерешительность Петра ее рассердила.
— Гляди, я не неволю. Найду другого ходока. С ним и Дуняшу пошлю…
Петр хорошо расслышал в голосе хозяйки раздражение и понял — либо он берется за это гиблое дело, а там будь что будет, либо не берется и тогда… Он вспомнил деревню, из которой взяла его к себе Анна, покосившийся дом свой, набитый братьями и сестрами, барщинные дни…
— Ну, коли Дуня едет — дело сладится. Мы ведь всей душой…
Через день, когда наступило ее следующее дежурство, императрица, оставшись с Анной наедине, не без торжества заявила:
— А ты ошибаться, ma ch'erie, ошибаться…
Анна подняла глаза.
— В чем, ваше величество?
— В
— Да, ваше величество, вы оказались боле проницательны. Я уж и сама думала — арбуз как-то более подходит к цыганскому нраву.
Екатерина была так довольна, что смогла «ущучить» свою всезнающую фрейлину, что простила ей «арбуз». Время от времени ее начинала раздражать осведомленность Анны в придворных интригах. Ее больше бы устроило, если бы статс-фрейлина проявляла поменьше самостоятельности и выполняла только ее поручения.
— Кстати, ma ch'erie, попробуй узнавать про этот итальянский певиц: кто она есть, откуда приехал… Ну и ты сама знаешь, что интересно.
Анна заверила, что приложит все силы, чтобы разузнать подноготную нового увлечения его светлости. При этом она посмотрела на императрицу и отметила про себя, что последние слова уже не произвели на Екатерину особого действия. «Похоже, кредит нашего циклопа совсем не так блестящ, как его изумруд. Ну, а ежели сие „кстати“, так кстати и поп спляшет».
— И еще, ma ch'erie, отправила ли ты кого на поиски цыганский красавиц?
— Да, ваше величество, хотя это и не просто было мне сделать.
— Ну, ну, ты же знаешь, что для тебя у меня нет простой задач… А propos, ты замечал, какой разумный секретарь оказался этот Безбородко. Но очень уж… Как это сказать — monstrueusement, c’est bien cela <Уродлив, именно так (франц.).>. И не казаться ли тебе, что граф Петр Александрович присылать его к нам с некий… э-э — intention <Умысел (франц.).>. Вот уж поистине: много воинский достоинства, но двояк… Храбр умом, а не сердцем…
Вечером, как обычно, Анна пришла в опочивальню императрицы.
— И снова вы оказались прозорливы, ваше величество, лукав граф Румянцев. Прислал вам le monstre <Урода (фр.).> Безбородко. А у самого есть еще офицер, управитель тайной канцелярии, ну сущий розан…
— Кто таков?
— Завадовский, полковник. Лет — с тридцать пять. Из поляков. Учен у иезуитов в Орше, а потом в Киевской академии. Из повытчиков малороссийской коллегии перешел на службу к Петру Александровичу. Не трус. Фельдмаршал на награды не больно щедр, а тут сам его к Георгию представил. Вместе с графом Воронцовым трактат мирный сочинял, что с Портой подписывали.
— Ну, Annete, ты есть человек без цены. И когда все узнавала?..
— Так ведь служба…
— Ну, ну… Я понимай. А как зовут-то сей розан?
— Петром Васильевичем.
— Гм, как же нам залучить его, чтобы… Ну, сама понимаешь…
Обе женщины помолчали. Потом Анна, как бы в нерешительности, проговорила:
— Может быть, ваше величество, будучи в Москве, изволит пригласить господина фельдмаршала для докладу по секретным делам каким… Знамо дело, приедет он не один…