В тени луны. Том 1
Шрифт:
Алекс обратил внимание на джентльмена, но прежде, чем он успел заговорить, на сцене появилось новое лицо, которое, должно быть, побежало к месту борьбы из холла почти одновременно с Алексом, но из-за длинной кашемировой шали, мешавшей бежать, женщина эта появилась минутой позже.
— Эдмунд! — воскликнула она в ярости.
Капитан Рэнделл отпустил пленника, который поспешил отступить, оказавшись в освещенном холе. Капитан узнал в нем молодого джентльмена, о котором леди Вайкомб говорила, что он — лучшая партия в Европе.
Новоприбывшая несколько секунд глядела на него, прерывисто дыша,
— Ты! — выдохнула она, полная гнева. За этим возмущенным восклицанием последовал другой звук, шокирующий своей неожиданностью, звук пощечины, нанесенной со всего размаха. Вторая женщина вытянула вперед руку, словно защищая себя от нового удара, а потом повернулась и побежала по темной галерее, подобрав широкие юбки. В ту же минуту, увидев в нескольких шагах в холле открытую дверь, выбежал и Эдмунд, и капитан остался один на один с дамой в кашемировой шали.
Она медленно повернулась и, видимо, впервые поняла, что здесь незнакомец, это капитан понял по удивленному возгласу. Свет упал на ее лицо, и он узнал девушку, которую видел за обедом и на портрете Винтерхальтера, леди Сибеллу Грантам. В следующее мгновение она также бросилась бежать по холлу и исчезла в каком-то тускло освещенном коридоре.
Вся сцена заняла не более двух минут. Капитан также покинул место происшествия, и, найдя какого-то лакея, узнал дорогу и вернулся к себе.
Утро дня похорон также было ненастным. Холодный ветер гнал по небу бесконечные серые тучи, шел мокрый снег, ложившийся на дорожки парка.
Граф был похоронен в семейной усыпальнице, примыкавшей к домовой церкви. Когда окончилась служба, капитан Рэнделл снова оказался рядом с леди Вайкомб.
— Давайте подождем на крыльце, пока толпа схлынет, — сказала она. — Тут хоть ветра нет. Пока разъедутся кареты, пройдет время, а идти пешком я не хочу.
Толпа и вправду быстро таяла, так как резкий ветер подстегивал людей. Те, кто пришел пешком, уже поторопились уйти. А кареты, ждавшие хозяев в длинной аллее, отъезжали одна за другой.
Одинокая женщина стояла в стороне под тисом, используя могучее дерево, как укрытие от ветра и, как и капитан с леди Вайкомб, ожидая, когда люди разойдутся. Она показалась капитану странно знакомой, несмотря на густую вуаль. Но это была не Сибелла. Она была пониже, и волосы ее были темные (золотистые кудри Сибеллы можно было разглядеть даже под траурной вуалью). Она стояла не шевелясь, и тут капитан понял, где видел ее: вчера, в караульной комнате она стояла в такой же напряженной позе у гроба. Он глядел на нее, удивляясь, как полная неподвижность может выражать несомненное чувство скорби. И в этот момент порыв ветра, достигший ее укрытия, вдруг сорвал вуаль с ее лица.
Ее лицо формой походило на сердечко, прекрасная белая кожа и огромные темные глаза. Волосы ее были густые, иссиня-черные, так что траурная шляпка и весь наряд рядом с ними выглядели серыми; и, хотя рот у нее был слишком велик по принятым стандартам красоты, он выглядел красиво и выразительно.
Девушка поймала свою вуаль, чтобы закрыть лицо, при этом повернувшись так, что двое на крыльце смогли лучше ее рассмотреть. На левой щеке ее краснело пятно — от ожога или пощечины.
Алекс
— Кто это, — спросил он соседку, — вон та девушка под деревом?
— Эта? Мы говорили о ней вчера. Это — контесса де лос Агвиларес, малютка Винтер.
Алекс не знал, что не только мистер Бартон сильно изменился за прошедшие несколько лет. Винтер также переменилась. После смерти Зобейды она похудела, побледнела и стала необычно молчаливой. Щеки ее ввалились, а рот стал казаться еще больше. Глаза также казались слишком большими для ее личика.
Испанская кровь могла привести к более ранней зрелости, чем бывает у англо-саксонских женщин, но потрясение и горе после смерти Зобейды сказались на ней и физически, и душевно, и если Сибелла в пятнадцать лет выглядела избалованной и самолюбивой маленькой женщиной, то Винтер производила впечатление тощего подростка, неуклюжей школьницы.
Но все же, несмотря на горе, причиненное тяжелой утратой, природная сила и юность брали свое, и Винтер переменилась. Почти за один день (или так всем просто показалось) дочь Сабрины превратилась из угловатого подростка в юную, странно привлекательную женщину. Эту красоту женщины не могли ни принять, ни понять. В тот сентиментальный век в Англии понятие красоты было связано с овальным лицом, розовым и бледным, не больше и не меньше, чем нужно, маленькими розовыми губками, ясными голубыми глазами и длинными волосами a la Стюарт, причесанными так, чтобы подчеркнуть овал лица.
Сибелла была воплощением викторианского идеала красоты. У Винтер же ничего этого не было и, конечно, по мнению большинства женщин, она ничего собой не представляла. Совсем не так было с мужчинами, которые не сводили с нее глаз, когда она появлялась, и провожали ее взглядом, когда она уходила.
Это была изящная девушка, чью хрупкость не могли скрыть даже вошедшие в моду юбки с кринолинами. Лицо же ее стало несколько полнее, а черты его стали более пропорциональными. Кожа приобрела оттенок слоновой кости, а округлость грудей не имела своим источником набивки и складки, к чему нередко прибегали викторианские девицы. Выразительные темные глаза были слегка раскосыми, что также не одобрялось женщинами, но нравилось мужчинам. Но даже самые суровые из женщин находили красивыми ее длинную шею и густые черные ресницы. Появилась у нее и грация, характерная для многих испанских женщин; впрочем, может быть, это было у нее всегда, только раньше не замечалось.
Только летом 1855 года леди Глайнд обнаружила, что этот гадкий утенок превратился в лебедя. Джулия устраивала тогда летнюю танцевальную вечеринку для Сибеллы (она не называлась «балом», так как официальный дебют Сибеллы еще только предстоял будущей весной, но по сути это был бал). Приглашены были знатные и богатые юные леди и джентльмены, и подбор гостей был довольно тщательным. Джулия следила за тем, чтобы никто не мог соперничать с Сибеллой, хотя она была не так глупа, чтобы приглашать только невзрачных девушек.