В тени луны. Том 2
Шрифт:
В раскаленной комнате воняло потом, мочой, черным порохом, орехом бетеля и кровью. Алекс прикрыл лицо Нияза его тюрбаном и сложил безжизненные руки на груди. Они уже начали коченеть. Должно быть, уже вечерело. Он повернул индийскую кровать так, чтобы мертвый лежал головой к Мекке. Воды больше не было, и он не мог омыть его, как это предписано ритуалом. Но он оттер ему руки своим носовым платком и прочел слова заупокойной молитвы над мертвым телом, ибо, кроме него, для Нияза это сделать было больше некому:
— Пусть господь Бог, безграничный в своем милосердии, одарит тебя истинным словом, пусть поведет он тебя тропой совершенства,
Эти слова сопровождались глухим эхом в стенах наглухо закрытого помещения, а когда он закончил, тишину нарушило лишь жужжание мух. Алекс снова уселся на кровать, и в тот самый момент издалека до него донесся слабый звук взрыва. Через одну-две секунды раздался еще один взрыв, а потом и третий.
«Юзаф!» — довольно подумал Алекс. Хазарибагской дорога больше не было, а вместе с ней была уничтожена и большая часть сутрагунджского арсенала, ведь зарядов, которые они с Ниязом и Юзафом заложили, не хватило бы для такого взрыва, чтобы его грохот донесся даже сюда. Это взорвался фургон с боеприпасами. Он прислонился к стене и закрыл глаза.
Снаружи заставы раздался голос, призывающий находящихся внутри сдаться. Алекс не ответил. Ободренные тишиной, нападавшие стали бить прикладами в двери и ставни. Через некоторое время последовал другой звук — как будто что-то волокли по земле. Вокруг маленького дома слышались шаги и голоса. Неожиданно Алекс понял, что они делали: обкладывали дом дровами и сухой травой. Они готовили погребальный костер ему и Ниязу. Ну что же, пусть будет так. Он уселся поудобнее у стены, и в этот момент один из людей на полу зашевелился и застонал.
Этот звук вывел его из оцепенения и напомнил ему, что в доме был не только он с Ниязом. Там были еще трое, и он не мог позволить, чтобы их сожгли заживо.
— Подождите немного, — громко сказал Алекс, — подождите… — он поднялся на ноги и, подойдя к двери, услышал торжествующий голос:
— Разве я не говорил — это сахиб. Там белые люди!
Он понял, что говорил по-английски, но они не знают, кто внутри.
Голос человека, стоявшего возле двери, громко спросил:
— Кто это? Кто там внутри?
Рука Алекса отпустила засов, так как он узнал этот голос. Он прислонился к двери, чтобы не упасть, и сказал:
— Это я, Рао-сахиб. Пусть твои палачи отойдут, потому что здесь еще трое человек, связанных по рукам и ногам. Они не участвовали в этом. Ты не можешь сжечь их заживо. Я выйду.
У Кишана Прасада перехватило дыхание:
— Кто еще с тобой?
— Никого, кроме Нияза Мухаммед Хана. Он мертв.
Он услышал возгласы, шарканье ног и яростный окрик Кишана Прасада:
— Назад! Назад, я сказал!
Алекс услышал, как люди за дверью с ворчанием и возражениями нехотя отступили.
— Теперь открывай, — сказал Кишан Прасад. Алекс подобрал с пола пустой револьвер, машинально засунул его обратно в кобуру и, с трудом расправив плечи, открыл засов и распахнул дверь.
Кишан Прасад долго смотрел на него, затем переступил порог и быстрым взглядом окинул маленькую комнату. Он снова посмотрел на Алекса, а затем повернулся и, заслоняя собой узкую дверь, обратился к людям, которые
— Здесь только один белый, другой человек мертв, а трое, которых они связали, живы. Этого сахиба я знаю, потому что однажды он спас мне жизнь, рискуя собственной. И я говорю, он свободно уйдет отсюда целым и невредимым. — Отойдите. В ответ раздались протестующие выкрики и ропот:
— А как же Нира Лал, которого убили? А Дули Гукул, а Судху и Жаграж и многие другие? А Мохан с перебитой ногой? Это англичанин. Убить его! Убить!
Кричавшие подступали, но Кишан Прасад не тронулся с места, стоя в узком проеме. Его громкий голос перекрыл возгласы недовольных:
— Я — брамин, и если вы хотите убить этого человека, то вам сначала придется убить меня.
Рокот мгновенно стих, и люди отступили. Они были индусами, а для них убийство Брамина было неслыханным святотатством, обрекающим их на самые страшные муки в аду и превращающим их в вечных изгоев, в неприкасаемых.
— Иди, — сказал Кишан Прасад, обернувшись через плечо к Алексу. — Двигайся за мной и беги в джунгли. Большего я сделать не могу. Долг оплачен.
— Рао-сахиб, — устало проговорил Алекс. — Если бы в этом револьвере оставался хотя бы один патрон, я бы сейчас застрелил тебя за то, что было сегодня сделано, благодаря таким людям, как ты.
— Может быть, еще будет возможность, — ответил Кишан Прасад. — Теперь, иди…
Он вышел из дверного проема, держась между Алексом и группой разъяренных людей, стоявших на дальнем конце веранды, а Алекс отступал за его спиной, одной рукой держась за стену. Добравшись до конца веранды, он спрыгнул, укрывшись за углом дома, развернулся и побежал к джунглям за заставой и хижинами. Он слышал, как за его спиной раздался возмущенный рев, и над его головой просвистела одинокая пуля. А потом он уже был в высокой траве. Свернув параллельно дороге, он бежал, натыкаясь на кусты, держась, насколько возможно, ближе к дороге. Он решил, что преследователи подумают, будто он устремился прямо в пустые джунгли, вместо того чтобы повернуть обратно к Лунджорской дороге. Они будут следить, когда он пересечет дорогу, и не будут искать его на дальнем участке, поэтому ему надо как можно скорее незаметно перейти через нее. Он пробрался в густые заросли колючего бамбука и залег, прислушиваясь к звукам, свидетельствующим о погоне. Выстрелов больше не было, и, хотя он слышал выкрики, они, казалось, звучали все дальше и дальше, что подтвердило правильность его предположения, и теперь они прочесывали джунгли перед заставой. В его сторону они не шли, а через какое-то время он услышал топот копыт на дороге, пролегавшей ярдах в десяти от его укрытия. По крайней мере, два человека возвращались в Лунджор, и до него донесся громкий и злобный голос одного из них:
— В чем дело? Реку он переплыть не может, а пищи и оружия у него нет. Он будет медленно умирать в джунглях. Я отправляюсь в Дели, это место как раз для таких, как… — Голос его затих вдалеке.
Когда Алекс решил, что они уже достаточно далеко отъехали, он с неимоверной осторожностью выполз к дороге и долго лежал у обочины, не решаясь перейти на другую сторону. Он отошел примерно ярдов на шестьсот от заставы, но дорога здесь была прямая, как стрела, на протяжении мили или даже больше, и за ней наблюдали люди на заставе. Он не должен был обнаружить себя. Пока она была пуста с обеих сторон, но он не видел движения людей на заставе.