В тени сгоревшего кипариса
Шрифт:
– Объясни, – Котовский стаскивает шлем, проводит ладонью по бритой голове и садится к столу. Морщится – табурет попался колченогий.
– Ты видел, что на улице творится. Того моста, по которому мы прошли через Шкумбин, уже нет – наверняка его сносит каждое наводнение. Здесь, в горах, реки разливаются зимой.
– Что мы, на танках твоих парней не перевезем?
Капитан невесело улыбается.
– Не пройдут твои танки через разлив, утонут. Или сначала их унесет потоком, утонут потом.
Алексей понимает, что друг
–Как думаешь, это, – он кивнул в сторону окошка, – надолго?
Грек пожимает плечами.
– Несколько дней, может быть, неделя. Но высокая вода будет дольше – выше в горах снег тает медленно.
– Продержимся. Ты знамя-то захватил?
– Нет. Не было здесь штаба, только тыловики и артиллеристы. Штаб остался на том берегу, итальянский полковник собирался личным примером вдохновлять подчиненных.
– Это он правильно придумал.
Котовский прикидывает – неделю сидеть на том пайке, что с собой привезли. Эвзоны много на себе не притащили, в деревеньке наверняка лишнего продовольствия нет. В трофеях наверняка найдется еда, так ведь еще итальянцев кормить…
– Пленных сколько у нас?
– Каких пленных? – очень натурально удивляется Карагиозис. – Ты забыл, как они дрались? Горные львы, предпочли смерть позорному плену. Прыгали со скал, когда кончились патроны.
– Да? Что-то замотался я, глупые вопросы задаю.
Алексей расстегивает комбинезон.
– Жарко тут. Ты сразу понял, что мы попались?
Капитан не отвечает, только дергает небритой щекой. Потом вдруг улыбается:
– Но дело мы сделали – теперь итальянцы соберут все силы, чтобы нас прихлопнуть. Такой шанс умереть героями выпадает не каждому.
Уго Кавальеро. «Записки о войне».
Дневник начальника генерального штаба
5 декабря
Получил телеграмму от Муссолини: «Сопротивляйтесь наступлению противника до последней возможности. Я уверен, враг использует свои последние козыри. У него нет военной промышленности, он может рассчитывать лишь на помощь Англии и СССР. Надо, однако, учитывать и худшую возможность, т. е. необходимость обеспечить оборону Северной Албании и укрепленного района у Валоны. Эта оборона может быть организована по рубежу Рпони, Либражди и по реке Шкумбини до моря. Оборона Валоны может осуществляться вдоль реки Вьоса от ее устья до Дорбы. Важно немедленно приступить к строительству оборонительных сооружений в указанных районах».
Принял главного интенданта. Самое большое беспокойство вызывает недостаток продовольствия, строительных материалов и обмундирования. Положение с боеприпасами всех видов, особенно для легкого оружия, очень тяжелое. Необходимо для доставки продуктов питания и боеприпасов
На улице который день бушует непогода. Когда война уйдет дальше на север, хозяйке придется долго проветривать свое жилье – стоящие на постое танкисты пропитали дом стойким ароматом казармы. Знакомый каждому служившему букет: ядреная смесь запахов сапожной ваксы, хозяйственного мыла, молодого, здорового мужского тела, в которую случайной нотой вплетается тончайший оттенок тройного одеколона. По вечерам добавляются запах сгорающего в «летучей мыши» керосина и неописуемый дух сохнущих у печки портянок.
Когда входишь с улицы, первое время тяжело дышать, потом привыкаешь. Намерзшийся на улице организм не желает отходить сразу, только прижавшись к горячим булыжникам круглого печного бока, начинаешь ощущать, как выходит из тела въевшаяся до самых костей стылая сырость.
– Полетели с небес белые снега, засыпают собой нивы и луга, – выводит под аккомпанемент тульской двухрядки негромкий душевный тенор.
Тимоша Хренов взялся за музыку. Достался же талант человеку! И на гармони играет – заслушаешься, и голос чудный. Ему бы не снаряды в пушку кидать, в филармонии выступать. Может, еще и будет. Вон, песня опять новая.
– Разожгу я в печи радостный огонь, растяну я меха, запоет гармонь. Далеко на восток милые края, и уже, видно, спит Родина моя. Чтобы мирно спалось селам-городам, сто морей переплыть довелось бойцам.
– Это ты, Тимша, загнул! – Федор Баданов перекусил нитку и ловко завязал узелок. Певец на замечание не среагировал – когда Хренов добирается до инструмента, никого не слышит, вылитый тетерев на токовище. Склонил стриженную «под ноль» белобрысую башку на плечо, глаза прикрыл. Сапогом в него запустить, что ли?
Допел, задумался – что дальше выдать.
– Вот, Тимофей, и талант у тебя, и голос, и песни сочиняешь, а все равно песни твои – хреновые.
Голос у Северюка хрипловатый, не шибко приятный, и шутки у него злые, но механик Петро хороший.
– Как это хреновые? – возмущенно встрепенулся автор.
– Так фамилия твоя какая? А, смекнул, наконец. Коли автор – Хренов, так и песни его – хреновые.
Северюк повернулся к Баданову:
– Про вторую роту ничего не слыхать? Ротный в штабе був, не казав чого?
Федор отрицательно покачал головой – новостей не было.
– Не, Котовский не мог просто так пропасть. – Видно, Петро давно об этом думал, теперь его прорвало.
– С финского окружения вышел, это не с тыла у макаронников выбираться. Придет вторая рота, помяните мои слова, они еще Муссолини поймают и на веревке приволокут!
– Приволокут, конечно, – если встретят. Никто и не сомневается. Чего ты завелся?
Скрипнула дверь, в щель просунулась голова посыльного:
– Первая рота, через десять минут строиться у танков!