В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора
Шрифт:
Мои архитектурные университеты
Итак, я на правах абитуриента переступил порог главного учебного корпуса Львовского политехнического института. Внушительных размеров старинное здание с классической колоннадой воспринималось как храм науки. Широкая парадная лестница вела на второй этаж, где размещался большой двухсветный актовый зал. Он был украшен одиннадцатью полотнами великого польского художника Яна Матейко [39] . Картины символизировали технический прогресс человечества.
39
Матейко Ян Алоизий (1838–1893) – польский живописец, автор батальных и исторических полотен. Выполнил внутреннюю роспись помещений университета «Львовская политехника».
Декан архитектурного факультета Юрий Лозовой любезной улыбкой встретил меня в своем просторном
– Я рад притоку на факультет таких, как вы, обветренных суровой жизнью молодых людей. Конкурс на одно место в этом году очень высокий. Отбор будет жесткий. Вы проходите вне конкурса, если результаты экзаменов окажутся положительными. Желаю удачи!
Мне выдали направление в общежитие, которое размещалось в благоустроенном комплексе бывшего польского кадетского училища. Это был своего рода мини-городок с полным набором вспомогательных служб – магазином, киноконцертным залом, баней, прачечной и другими помещениями. Недалеко от общежития привольно раскинулся живописный Стрыйский парк. Над его прудами свесились плакучие ивы, омывая свои длинные ветви в прозрачных водах. Меня подселили в комнату, где уже обосновались три абитуриента. Они, как и я, были приезжими из разных городов Украины. Мы быстро нашли общий язык. Общность интересов и незначительная разница в возрасте этому способствовали. Самого старшего звали Рувим. Он был уроженец небольшого городка Шепетовка Каменец-Подольской области. Из-за тяжелого ранения относился к категории инвалидов войны. Я был младше его на два года. Могучего телосложения Василий и весельчак Юрий еще не достигли двадцатилетнего возраста. Все трое готовились к поступлению на родственный архитектуре факультет промышленного и гражданского строительства. Раньше всех просыпался Рувим, которому мы сразу присвоили кличку Старик. Он тормошил нас, приговаривая:
– Просыпайтесь, лежебоки! Петушок пропел давно!
Мы мчались в студенческую столовую, где проглатывали опостылевшую пшенную кашу и яичницу. Все это запивали суррогатным кофе или подобием чайного напитка. Почти весь день перебегали из одной аудитории в другую, где маститые преподаватели вталкивали в наши мозги необходимые знания для сдачи вступительных экзаменов. На архитектурном факультете, кроме общих предметов для всех специальностей, два дополнительных экзамена были определяющими. Это рисунок и черчение. Они проводились в первую очередь. После них, как правило, был наибольший отсев. Поэтому я ежедневно проводил долгие часы перед мольбертом на кафедре рисунка. Основным оружием был карандаш: с его помощью на листах ватмана появлялись изображения гипсовых скульптур (античные образы из греческой мифологии). Ретушь с учетом игры света и тени придавала рисункам объемность. Помимо зарисовки гипсовых скульптур и архитектурных обломов [40] проводились занятия с живой натурой. Позировали обнаженные или полуобнаженные женщины и мужчины. Многие неискушенные абитуриенты смущенно хихикали. Мудрый пожилой преподаватель поучал:
40
Обломы – архитектурные элементы, различные по своему поперечному сечению (профилю), расположенные по горизонтали (на цоколях, в карнизах, междуэтажных поясах или тягах, базах колонн), иногда по наклонной (в карнизах фронтонов), кривой (архивольты арок, нервюры) или ломаной (обрамления порталов, окон) линии. Обломы, широко распространенные в ордерной архитектуре, служат для усиления архитектурного декора, образно-художественной выразительности, тектонической основы здания.
– Запомните отныне раз и навсегда. Нет ничего прекраснее и совершеннее человеческого тела! Гениальные художники в своих лучших картинах с величайшим вдохновением изображали ни с чем не сравнимую гармонию обнаженных фигур. Для вас, будущих архитекторов, они должны стать эталоном пропорций и масштаба! Без познания этих азов вы никогда не постигнете тонкости нашей великой профессии!
Обходя каждого абитуриента, он терпеливо объяснял последовательный процесс графического выполнения рисунка. Зато на занятиях по черчению мы столкнулись с откровенной враждебностью. Местные абитуриенты с мягким подхалимажем называли преподавателя «шановный пан Кернякевич». Общение было только на украинском и польском языках. На русскую речь он не реагировал. Единственная надежда оставалась на самоподготовку по учебникам. Много внимания я уделил и подготовке к экзаменам по точным математическим предметам. Перерешал большое количество задач из учебников.
Как и предполагалось, самый большой отсев произошел при сдаче экзаменов по рисунку и черчению. К концу приемной экзекуции ряды абитуриентов, жаждущих стать студентами, заметно поредели. Мне удалось набрать необходимое количество проходных баллов и оказаться в первом списке студентов, зачисленных на архитектурный факультет. Декан персонально поздравил меня и деликатно поинтересовался:
– Травма глаза не затруднит ли в будущем архитектурную
Я был тронут его доброжелательным вниманием:
– Большое спасибо за такое заманчивое предложение. Оно настолько неожиданно, что требует времени для осмысления.
Я не решился его разочаровать своей твердой позицией: посвятить жизнь практике, а не теории архитектуры.
До начала нового учебного года оставалось несколько недель. Я задумал навестить отчий дом, порадовать родителей успехами, немного передохнуть после напряженной сдачи экзаменов. Вечерним поездом выехал в Черновцы. Во время длительной стоянки на станции Коломыя решил сбегать в буфет за бутербродами. Возвратившись обратно и поднявшись на подножку вагона, попытался войти внутрь. Дверь не поддавалась. Изо всех сил я заколотил в нее. Никто не откликался. Состав тронулся с места и, набирая скорость, с грохотом понесся в зловещее пространство ночи. Стало понятно, что сильное воздушное завихрение может сорвать меня с подножки. Холод пронизывал насквозь. Всем телом пришлось прижаться к металлической двери. Лихорадочная мысль, что нахожусь на грани жизни и смерти, вызвала прилив нечеловеческих сил. К счастью, населенные пункты следовали один за другим. Поезд замедлил ход. Молодой проводник открыл дверь и с нарочито удивленной улыбкой, как ни в чем не бывало, спокойно произнес:
– Вы, оказывается, здесь? А я-то думал, в соседнем вагоне, навещаете знакомых.
Ответом был удар, в который я вложил всю силу гнева на этого бездушного болвана. Он отлетел в другой конец тамбура. Расплатой проводника стал окровавленный распухший нос и большой синяк под глазом. На вызов появился начальник поезда. Был составлен протокол (не имевший, впрочем, никаких последствий). Так еще одно неприятное событие, вписалось в летопись моей молодой жизни. Был ли в поступке проводника злой умысел? Не знаю. В те времена местные уроженцы охотно устраивали подобные «подлянки» для «чужаков». Поводом могло послужить даже неправильное произношение слов на украинском диалекте, характерном для «западенцев».
Дома я, конечно, умолчал об этом происшествии. Отдохнув и вернувшись во Львов к началу учебного года, с головой окунулся в студенческие будни. Больше всего мне хотелось прослушать лекции маститых профессоров об основах истории архитектуры, познать закономерности ее возникновения и развития. Но меня постигло, как ни странно, полное разочарование. Местные преподаватели в основном представляли польскую архитектурную школу. Большинство из них слабо владели русским языком. Поэтому на занятиях чаще звучала польская и украинская (местного диалекта) речь. Было ощущение негласного сопротивления против внедрения «москальского» языка во все сферы жизнедеятельности. Из-за отсутствия единой учебной программы каждый преподаватель, по своему разумению и опыту, преподносил слушателям то, что считал нужным. Несколько русскоязычных доцентов среднего возраста излагали введение в архитектуру усыпляюще вяло и неинтересно: на уровне прописных истин из учебников.
Ослепление первым всплеском счастья от вхождения в институтскую жизнь быстро рассеялось. К тому же город был пропитан напряженной, даже гнетущей атмосферой неприязни. Коренных и приезжих жителей разделяла незримая стена недоверия и озлобленности. Послевоенный Львов стал центром активной деятельности Украинской повстанческой армии [41] и различных националистических банд. Одним из главных идеологов сопротивления был Степан Бандера. Он до войны учился в Политехническом институте. Спустя десятилетия, когда Украина стала «незалежною», улица вдоль института была названа его именем. Ежедневно в городе лилась кровь. Обстановка усугублялась тем, что ретивые чекисты стали проводить массовые зачистки среди мирного населения. Если догадывались, что ты приезжий, то оголтелые хулиганы на улицах за чужие грехи могли оскорбить и избить.
41
Украинская повстанческая армия (Українська повстанська армія, УПА) – вооруженное крыло ОУН (бандеровцы). Действовала с весны 1943 г. на территориях Западной Украины, Восточной Польши. В 1943–1944 гг. отряды УПА воевали против советских партизан и польского подполья. В 1944 г. был отдан приказ на уничтожение этнических русских в составе отрядов УПА, затем – выходцев с Восточной Украины. УПА стала действовать против солдат Красной армии, внутренних и погранвойск НКВД СССР, милиции и служб безопасности, советских и партийных работников, колхозных активистов, представителей интеллигенции, приехавших «с востока», местных жителей, заподозренных в лояльности к советской власти. После ликвидации крупных вооруженных формирований УПА весной – летом 1945 г., нападения на отдельных лиц, находящихся в увольнении или командировках, продолжались вплоть до конца 1940-х гг. УПА перешла к «подпольно-конспиративной деятельности». Формально деятельность штабов и подразделений была прекращена 3 сентября 1949 г., но мелкие группы действовали до начала 1956 г.