В тени веков. Погребённые тайны. Том I
Шрифт:
– На каждого по волку? Отличный расклад! – рявкнул стражник, и смачно сплюнул в сторону. – Маловато, но для разогрева сойдет.
– Я… мне… никогда не доводилось вот так махать оружием, – воришка отпрянул назад, но наткнулся на одного из охотников.
– Самое время поучиться, щенок. Хочешь получить свободу при жизни – отработай, бей что есть силы, иначе только Холодная тебя освободит.
Стьёл крепко сжал рукоять булавы, чувствуя, как тепло его рук перекочевывает в сталь, и приготовился к атаке. Позади него послышалось клацанье и рычание, а тот зверь, что глазел прямо на парня, ощетинился. Щелкнув зубами, хищник слегка пригнулся, припадая к земле, но не успел Одил и глазом моргнуть, как волк уже летел на бедолагу.
Началось!
Он едва успел увернуться, плюхнувшись плашмя
– Ну, давай, ты же не слабак, Стьёл Одил! – процедил сквозь зубы парень, покрепче ухватился за булаву и, перекатившись на спину, резко выставил оружие перед собой. Его тут же обдало жаром: в ногах стоял волк, скалясь в предвкушении отведать свежатины. Сейчас этот идеальный охотник казался еще внушительнее и гораздо пугающе. – Не подходи, иначе врежу!
Угрозы, сорвавшиеся с дрожащих губ, не произвели должного эффекта, и хищник продолжил надвигаться. Мелькающая почти перед самым носом покрытая шипами палица только раззадоривали его, как котенка клубок пряжи. Помощи явно было ждать не от кого. Прирожденный убийца подступал ближе и ближе, но неожиданно для самого себя Стьёл, размахнувшись, огрел животное по морде. Удар был неумелый, не поставленный, но этого хватило, чтобы зверюга взвизгнула. Преодолевая нервную дрожь, паренек, не дожидаясь, пока противник очухается, стал размахивать и бить куда попало, в надежде заставить того отступить, но смерть в облике волка не собирался так легко сдаваться и упускать добычу. Спустя мгновение истошный вопль раздался меж деревьев и растворился в заснеженных кронах: острые клыки вцепились в ногу Одила. В его глазах сразу потемнело, появилось ощущение, что силы неумолимо покидают тело, в голове помутнело, мысли спутались. С остервенением зверюга трепала жертву за ногу, сжимая челюсти все сильнее, а меж клыков проступила белесая слюнная пена, которая начала стекать на старенький сапог. Стьёл силился высвободиться, но от того становилось лишь хуже – он ощутил, как его прошиб пот тут же сменяемый дрожью. Положение не из завидных, но на такую короткую и бесславную жизнь парень не рассчитывал. Стиснув зубы, он собрал все оставшиеся силы, превозмогая невыносимую боль, вцепился мертвой хваткой в булаву и, приподнявшись, что было духу ударил зверя. Хладный металл тяжело упал на волчью голову, и Стьёлу даже показалось, будто он расслышал треск кости. Капкан из клыков моментально ослаб и нога буквально выпала из него. Хищник издал свой последний хрип и замертво повалился на Одила, не успевшего отползти.
Туша оказалась гораздо тяжелее, чем Стьёлу думалось еще до схватки, и теперь огромный вес давил на далеко не крепкого воришку. Ему стало казаться, что он вот-вот задохнется, и будет раздавлен и впечатан в снега. С минуту беспомощно барахтаясь в сугробах, он, наконец, сумел выползти из-под грузного поверженного зверя, горячая кровь которого проступила из разбитой головы и теперь густо заливала белоснежный покров.
– Боги! – новоиспеченный охотник с трудом поднялся с земли – нога жутко ныла. Уняв частое дыхание и жгучее покалывание в горле, он, сплюнув вязкую слюну, стал испуганно озираться, словно до этого находился не в этом мире, и только сейчас вспомнил, что происходит.
Поблизости никого не было, лишь путаные дорожки из глубоких следов, уводящие в чащобы леса, мелкие, но яркие пятна крови, и кем-то потерянный пояс. Или насильно сорванный? Стьёл медленно приблизился к находке и его мрачные догадки подтвердились: плотная кожа широкого кушака с оставшимся ножом оказалась разорвана, даже полосы от когтей виднелись у самых краев. Отпрянув назад, Одил окрикнул несколько раз Риха и остальных, обеспокоенно вглядываясь меж деревьев, боясь, что новый хищник возникнет из чащи. Его голос тут же подхватил стылый ветер, налетевший с голых холмов, словно желая поскорее донести зов, но ответа на него не последовало. Стьёл стоял на месте без движения, только беглый взгляд осматривал поле недавней схватки да уши пытались уловить хоть что-то. И, как по заказу, в лесах прозвучал
«А ведь я могу сбежать и где-нибудь укрыться, кому какое дело до мелкого мошенника-неудачника. К тому же, если не найдут, то решат, что утащил один из хищников и растерзал в мелкие клочья, – неожиданно промелькнуло в голове у парня, моментально струхнувшего от собственных крамольных мыслей. В животе скрутило, и где-то в глубине его еще не совсем никчемной души будто заныло, закололо, и как бы Одил не пытался заглушить неприятное чувство – то ли страх, то ли «голос» совести, – оно лишь еще больше разрасталось. – А чего я, собственно, боюсь?.. А вдруг начнут искать, догонят – они-то здешние места знаю лучше, и тогда – точно конец! Ни тебе сокровищ, ни тебе обещанной законной свободы, только грязь и тюремные отбросы… Твою мать! Будь всё проклято!»
Будь он на месте беспринципного Нелоса, то никакие колебания и сомнения, и тем более угрызения совести, его не донимали. Но он – не Брол, и едва ли сможет так же легко забыть свой столь постыдный и трусливый поступок. Стьёл облизал обветренные похолодевшие губы, нервно дернул плечом и, разрываемые внутренней борьбой, сделал несколько нерешительных шагов в направлении глушняка, откуда все яснее доносились вопли.
Горные извилистые тропы были позади, впереди же расстилались слепящие глаза заснеженные просторы, окаймленные вдали стеной из чернеющих деревьев бора. Яркое зимнее солнце смотрело в спины двух путников, чьи вытянутые тени ложились далеко вперед.
– Эх, зря мы ушли с такой славной фермы, могли остаться там подольше, да и хозяева были не против, – Кирт поправил тяжелый плащ и широко зевнул, еще пребывая мысленно в уютном доме гостеприимных фермеров.
– Ага, особенно их дочь, которая прямо сверлила тебя глазами и все время вилась подле, будто мужчин никогда не видела.
– Таких, как я – едва ли! – мужчина выправился и довольно улыбнулся. Чрезмерное самолюбование ему было чуждо, однако цену тем достоинствам, которыми наделила его природа, зеленоглазый Кирт Тафлер знал и умело ими пользовался.
Тридцатичетырехлетний выходец из ремесленного городка Лиаф, что раскинулся на границе двух провинций Хиддена и Довента, был широк в плечах, высок и ладного сложения. Про таких на континенте говорили «высечен из скалы», и одни смотрел на них с восхищением, другие – со страхом, а некоторые даже и с завистью. С ранних лет Кирт отличался крепким здоровьем, к которому с годами присоединилась рослость: в тринадцать был уже на пару голов выше своих ровесников, да и в силе догнал местного здоровенного кузнеца. Но при всей своей физической развитости, вопреки устоявшимся обывательским представлениям, ума и сообразительности хоть отбавляй, что не могло не привлекать внимание соседей и посторонних. В Лиафе и заняться-то было особо нечем, по крайней мере, детям, но Кирта с его разумением и силой быстро пристроили к мастеру железа и огня – для обучения кузнечному ремеслу. Родители непрерывно твердили, что из их мальчика выйдет отменный молотобоец, и Тафлер действительно в чем-то преуспел в непростом ремесле. Однако стоило ему начать дело, как однообразная работа быстро надоедала. Но именно в те годы, которые он парнишкой провел в кузне, пробудилась страсть к оружию: нагоняющим страх мечам, коварным кинжалам, острым ножам и увесистым топорам. Иногда, когда никто не видел, Кирт снимал со стены какой-нибудь здоровенный меч или топорик, стягивал щит, и воображал себя великим воином, при этом неумело размахивая оружием во все стороны. Теперь же, спустя столько лет, мужчине все эти детские дурачества и кривлянья казались смешными и нелепыми.
– Может, через Глацием-Терру двинем? Тысячу лет не был в этих краях, – Кирт стряхнул с густой короткой бороды образовавшийся иней и понадежнее натянул на голову капюшон.
– Я не против, – одобрительно кивнула женщина и покрутила в руке один из кинжалов Манрида. – Как ты думаешь, сколько мы выручим за добытые трофеи? Они, конечно, в поганом состоянии, но все же?
– За этот хлам? С десяток лирий, или чуть больше. Кстати, слыхал как-то, что сейчас у этих торгашей с базара настали не самые лучшие времена, они теперь даже не всякого из завсегдатаев пускают за ворота.