В тихой Вологде

Яцкевич Владимир

– Театр, что ли, будут показывать?

– Нет, речи говорить будут. Ссыльные, да из местных кто-то. – Венька перешел на шепот. – Ты, Паша, никогда не думал, почему так по разному люди живут: у кого дом такой, что в нем заблудиться можно, да прислуга, а кто работает всю жизнь, не разгибается, а живет в избенке тесной. Вот нам какое жалованье положили? Шесть рублей в месяц. А сапоги тебе за сколько продали?

– Ну, за девять рублей. Так ведь кожу скорняк не дешево отпускает.

– Значит, ты за прошлый месяц ничего не получил и за нынешний получишь с гулькин нос.

– Так ты Веня не забывай, что нас хозяйка обедами кормит.

– Какие там обеды! Ноги

протянешь от её обедов. А сама разъелась, аж лоснится. Хитрая, деньги наши зажилила.

– Какие деньги?

– А помнишь, третьего дня купец приходил, сапоги охотничьи забирал. Он при мне хозяйке полтинник дал, сказал: «Это ребятам на чай». А она нам сколько дала? По 15 копеек только, значит 20 копеек – себе.

– И то правда, – сказал Павел, – работаем, работаем, а чему научены? Только дратву сучить. Пора бы нам уж голенища тачать. Так не дает хозяин.

В четыре часа Павел с Вениамином были уже свободны и сначала пошли в чайную, что у пристани. Стоя за столиком, они пили чай с кренделями и смотрели на оживленную жизнь речного порта. От пристани отчаливал большой двухпалубный красавец-пароход рейсом на Великий Устюг. Мощный гудок заглушил людской гомон, и пароход тронулся, поднимая волну. Поодаль разгружали большую баржу. Грузчики таскали тяжелые мешки и складывали на телеги, запряженные ломовыми лошадьми.

– Зерно из Ярославля привезли или из Рыбинска, – сказал Павел. – Плыли с Волги вверх по Шексне, потом по каналу герцога Вюртембергского в Кубенское озеро, оттуда по Сухоне, а потом вверх по реке Вологде к нам. А назад, видно, вот это железо повезут. – Он показал на металлические полосы, сложенные рядом с баржей. – Поди-ко, из Устюжны недавно подвезли.

– А здесь что грузят? – спросил Веня, показывая на другую баржу.

– Это, кажись, лен или пенька. Видишь, здесь грузчики легко идут, не то, что там. А повезут, видно, в Архангельск. Буксир-то, глянь, называется: «Соломбала». Пойдут вниз по Сухоне до Устюга, потом по Двине к Белому морю. А там, может и в Европу наш груз пойдет.

– Ну, Паша, у тебя голова, что у нашего архиерея. Тебе бы учиться, большим человеком бы стал.

– А вот ты, Веня, кем хочешь стать? Только серьезно скажи.

– Я? – Веня поскреб в затылке. – Я, понимаешь, не люблю кому-то прислуживать. Хочу начальником быть. Чтоб сидеть в кабинете и командовать.

– Ишь ты как. А ведь у любого начальника свой начальник есть, и ты у него будешь в услужении. Уж лучше тогда крестьянином быть. Крестьянин сам себе и хозяин, и работник. Он только от погоды зависит, значит, от одного Господа Бога.

С пристани друзья пошли в Пушкинский народный дом. [3] Они зашли в зал, уже полный народа, и устроились в заднем ряду. Павел видел в зале гимназистов, семинаристов, приказчиков, мастеровых. В первых рядах сидели люди барского вида. Один из них, высокий, с бородкой клинышком, в добротном костюме вышел на сцену и начал говорить:

3

Здание этого культурно-просветительского центра находилось на улице Дворянская (ныне Октябрьская) на месте нынешнего Театра юного зрителя. Было построено в 1904 году по инициативе Вологодского просветительского общества «Помощь». В нем помещалась библиотека с читальным залом, большой зрительный зал, где проводились литературные вечера, концерты, спектакли, лекции. В 1905–1906 г. этот дом стал центром, где проводила митинги либеральная интеллигенция и политические

ссыльные.

– Великий ученый Карл Маркс в своем выдающемся произведении «Капитал» убедительно доказал, что капиталистический общественный строй, основанный на эксплуатации рабочих, в самом себе несет гибель и поэтому обречен…

Дальше оратор понес какую-то тарабарщину, которую Павел понять не мог. Слышалось только: буржуазия, пролетариат, прибавочная стоимость, борьба классов. Второй оратор говорил более доходчиво:

– У кого-то есть все, а у кого-то ничего. Разве это справедливо? Но мы знаем, как построить справедливое общество, где не будет ни бедных, ни богатых, где все будут равны, все будут свободны и счастливы! – Он прервал начавшиеся аплодисменты и продолжал: – Но сначала надо разрушить то общество угнетения, что у нас существует…

Павел был по крестьянским меркам человеком грамотным. Он закончил трехклассную начальную школу, а сестра матери, бывшая замужем за купцом, приучила его к чтению. Родители не препятствовали, разрешая допоздна жечь керосиновую лампу. У тети Марии была хорошая библиотека, Павел читал Пушкина, Гоголя, зачитывался историческими романами Загоскина, любил рассказы Даля, стихи Никитина, а вот Горького читать не стал – не принимала душа. Что-то похожее на рассказы Горького звучало сейчас с трибуны: такая же яростная ненависть.

– Слушай, Веня, – Павел нагнулся к другу, – этот, кто говорит, вроде как не русский. Он откуда будет, не знаешь?

– Не знаю. Грузин или еврей, я в них не особенно разбираюсь. Но говорит он всё правильно.

Дальше Павел услышал такое, что не поверил своим ушам: оратор поносил царя. Павел чувствовал себя так, будто его ударили под дых. Вспомнилось, как однажды, еще семилетним мальчиком, он ехал с отцом в город. По дороге к ним попросился молодой парень в красивом мундире. Сидя в телеге, он о чем-то, не умолкая, говорил отцу, размахивая какой-то бумажкой. Отец сначала слушал молча, потом сказал попутчику: «Ты разве поп, чтобы учить меня, как надо жить?». Еще через некоторое время он остановил лошадь и закричал: «Ну-ка слезай, а то свяжу и сдам уряднику!». И после того, как попутчик спрыгнул, отец долго не мог успокоиться. Повернувшись к Павлу, он сказал: «Каков крамольник, а? Против царя говорил. А кто против царя, тот против нас».

Павел заерзал на стуле:

– Слушай, Веня, пойдем отсюда, неохота такое слушать.

Тот схватил его за рукав:

– Погоди, уже сейчас конец.

В конце своей пламенной речи выступающий, потрясая кулаками, призвал всех первого мая не выходить на работу и собраться на площади, чтобы отмечать праздник солидарности всех трудящихся..

Вечером Павел сказал матери, что хочет пойти на митинг.

– Не дело ты задумал, – заволновалась мать. – Первого мая в Вологде всегда большой торговый день, и мы собрались ехать, ячмень вести на продажу. Говорят, цены нынче на зерно хорошие. Нам теперь деньги-то ой как нужны. За лошадь ещё не расплатились, ещё двадцать рублёв долгу осталось.

Она взглянула на насупившегося сына.

– Слушай, Паша, нам ведь с тобой пора причащаться. Давай-ка три дня поговеем, а в воскресенье пойдем к причастию. Мария приглашала к ним в храм. Говорит, у них батюшка хороший. Ты в субботу после работы прямо к ней приходи, и я там буду. У нее и заночуем.

В субботу в полдень Павел зашел в дом тёти Марии. Та обняла его и со смехом сказала:

– Ну и пахнет от тебя – кожей да дегтем. Давай-ка иди сейчас в баню, а потом к столу. Я для вас с мамой постных блинов напекла.