В тине адвокатуры
Шрифт:
Тот взял и внимательно прочел указанную ему статью.
Затем встал, истово перекрестился и, преклонив колени перед киотом, наполненным образами и освещенным мягким светом лампады, начал горячо молиться.
Эта внезапная, как бы по вдохновению свыше, явившаяся у а Варсонофия, потребность молитвы, заразительно подействовала и на Вознесенского. Он встал и сперва только склонил голову в знак уважения к молящемуся человеку, но через несколько времени, незаметно для себя, сам опустился на колени и стал
Смертельно поражены были таким неожиданным для них исходом дела все приспешники Гиршфельда, поражены тем более, что при благополучном для него исходе процесса, они все рассчитывали на его великие и богатые милости. В одно мгновение все надежды рухнули.
С вытянутыми лицами вышли из суда князь Шестов, Охотников и «дедушка» Милашевич. Зыкова, вторившая плачем Стефании Павловне, поехала с ней домой. Последняя была окончательно потрясена и слегла в постель, с которой не вставала более двух недель.
Сравнительно спокойнее их всех был сам осужденный Николай Леопольдович.
Рыдания его, раздавшиеся в суде после прочтения обвинительного вердикта, были последними. На него вдруг напало какое-то злобное отчаяние, почти ухарство. Не сморгнув глазом, выслушал он приговор суда и, высоко подняв голову, сошел со скамьи подсудимых, чтобы возвратиться обратно в тюрьму.
— Есть еще сенат и государь, — шепнул он, проходя мимо, плачущей жене, — а не удастся, с деньгами и там приживем!.. Хлопочи о моем освобождении.
В сенат была подана составленная им самим, его защитником и Арефьевым жалоба.
Хлопоты же по его освобождению затянулись и лишь через два месяца, когда сенат, рассмотрев его жалобу вне очереди, оставил ее без последствий, его наконец выпустили на поруки.
В день его освобождения почти из полуторагодичного заключения в доме Гиршфельда господствовало необычайное оживление.
Все его главные сотрудники и прихлебатели были в сборе, чтобы достойно встретить своего, хотя и поверженного, кумира.
Впрочем, у всех еще была надежда на всеподданнейшее помилование, которое даст возможность возродиться из пепла этому современному фениксу.
Более всех суетился князь Шестов.
— Ради бога, дайте мне пять рублей! — отвел он в сторону Стефанию Павловну.
— Зачем вам это? — поморщилась та, сильно по окончании суда сократившая, по приказанию мужа, субсидии князю Владимиру и Зыковой.
— Помилуйте, не встретить же мне Николая Леопольдовича с пустыми руками — надо купить хоть двадцать пять штук сигар, я знаю, какие он любит.
— Какие пустяки, у него есть сигары! — заметила она и быстро отошла к остальным гостям.
Князь повертелся в комнатах и вдруг куда-то исчез.
Гиршфельда
— Дорогому Николая Леопольдовичу с освобождением! — поднес он его Гиршфельду.
Тот принял подарок, но обошелся с Владимиром очень холодно и отстранился от объятий, в которые тот хотел было заключить его.
— Верю, князь, верю, что вы довольны! Верю и благодарю!
Николай Леопольдович похудел, как-то осунулся, даже поседел немного, словом изменился физически, нравственно же, видимо, был бодр. Он был почти весел. Было ли это в силу того, что он уже свыкся с своим положением, привык к мысли об ожидающей его перемене жизни, надеялся ли, как его окружающие, или же был уверен, что с деньгами он не пропадет, даже превратившись коловратностью судьбы в архангельского мещанина. Вероятнее всего, что его укрепляла последняя мысль.
Возвращение домой мужа Стефания Павловна отпраздновала роскошным завтраком, который прошел очень оживленно. Николай Леопольдович под конец, выпив вина, стал даже шутить, передразнивая поведение на суде Арефьева, копируя манеру давать показания «дедушки» Милашевича, Охотникова, Зыковой и князя Шестова.
— А вы у меня, Антон Максимович, — обратился он к Милошевичу, — так и будете значиться под кличкой, которую вам дал прокурор «кум и сват». С прозвищем «дедушка» приходится проститься.
Антон Максимович рассмеялся дребезжащим старческим смехом. Все вообще присутствующие, за исключением Николая Николаевича, добродушным смехом выражали удовольствие, что Гиршфельд прохаживался на их счет.
Вскоре после завтрака стали расходиться. Николай Леопольдович с Арефьевым удалился в кабинет.
— На два слова, — сказала Агнесса Михайловна, перед тем долго шептавшаяся с князем Владимиром, прощаясь с Стефанией Павловной.
Та увела ее в спальню.
— Мой-то что опять наделал, уж вы простите ради Бога его для нынешнего радостного дня. Он совсем каким-то дураком беспардонным стал! — со слезами на глазах начала Зыкова.
— Кто, что наделал? Кого и за что мне прощать? — не поняла Стефания Павловна.
— Да князь же! Ведь знаете на какие деньги он купил сигар Николаю Леопольдовичу.
— Не знаю! Он у меня просил, я отказала. Когда он принес, я тогда же подумала, откуда это?
— Он ваш дипломат заложил, да хорошо еще за безделицу, за пять рублей… — с отчаянием в голосе отвечала Агнесса Михайловна и подала ей квитанцию ссудной кассы.
Это было для Стефании Павловны так неожиданно, но вместе с тем показалось так комично, что она расхохоталась.