В тине адвокатуры
Шрифт:
— Я завтра еду туда, но вероятно возвращусь отдать последний долг, даже один, если все уже выедут сюда… — заметил Гиршфельд.
— Не лучше ли вам подождать их здесь? — вставил Шатов.
— Нет, этого нельзя, мой отпуск кончается сегодня. Я не знаю, как взглянет на мою просрочку князь Александр Павлович. Я человек наемный! — скромно потупил он глаза и распрощался с Шатовым.
На подъезде он встретился с вышедшим уже Крутиковым, который потащил его с собою обедать в клуб.
Проголодавшийся Николай Леопольдович не отказался.
XXXII
Князь
Нарочный, посланный в Шестово с известием о смерти князя Дмитрия Павловича, прибыл туда, в виду невозможной проселочной дороги только в десятом часу вечера.
Князь Александр Павлович уже давно лег спать, на то указывали спущенные шторы в окнах его кабинета.
Княжна Маргарита Дмитриевна нервно ходила по дорожкам старого парка, проклиная долго тянувшееся в разлуке с Гиршфельдом время.
Завтра он должен был приехать.
Кроме горечи разлуки, тяжести одиночества, особенно в ее настоящем положении, на ее возбужденное состояние подействовало и полученное ею накануне письмо сестры Лидии.
Она невеста Шатова!
Она не могла простить ему, что ее, хотя им и не достигнутую, хотя его от себя и оттолкнувшую, он решился променять, и на кого же? На сестру, на эту кисейную аристократку.
«Нет, этот брак не должен состояться!»
Ведь тогда лишение сестры наследства — ближайшая цель, для которой она предприняла работу последних дней, страшную работу, не достигнет цели.
«Они, эти люди, не доросшие до понимания значения денег, будут счастливы и в скромной, нажитой трудом обстановке — своим мещанским счастьем».
Княжна глубоко задумалась.
— Ваше сиятельство, ваше сиятельство, пожалуйте в дом, там нарочный из города приехал! — раздался около нее голос лакея.
— От отца?
— Из их дома… — уклончиво отвечал он.
Княжна отправилась в дом.
— Письмо? — обратилась она к посланному.
— Так точно, ваше сиятельство! — подал тот ей запечатанный конверт.
Адрес был написан рукою Шатова. Сердце Маргариты Дмитриевны сжалось. Она распечатала письмо и прочла следующее:
«Многоуважаемая Маргарита Дмитриевна!
Как жених вашей сестры Лидии Дмитриевны, беру на себя печальную обязанность уведомить как вас, так и князя Александра Павловича с семьею, о кончине вашего батюшки, последовавшей в ночь на сегодняшнее число. Лидия Дмитриевна сама написать вам не в состоянии, так как, потрясенная обрушившимся на нее так неожиданно несчастием, лежит в постели без памяти.
Княжна выронила письмо из рук и упала в обморок.
Княгиня Зинаида Павловна, сидевшая, по
— Что случилось?
Ей подали упавшее на пол письмо.
Она прочла его.
Смерть князя Дмитрия, которому она далеко не симпатизировала и он платил ей тем же и даже всячески старался отговорить брата от брака с нею, не произвела на нее сильного впечатления.
— Надо доложить князю! — сказала она, когда бесчувственную Маргариту Дмитриевну унесли в ее комнату.
— Они почивают-с! — ответил Яков с затертыми мелом синяками на лице.
— Надо разбудить.
— Я уж и то около получасу стучался, никакого ответа, верно очень крепко започивать изволили.
— Постучись погромче.
Яков отправился исполнять приказание. Княгиня с письмом в руках удалилась в гостиную и, как ни в чем не бывало, занялась снова пасьянсом.
Николай Леопольдович, тяжесть разлуки с которым она тоже чувствовала, не выходил у нее из головы.
«Похороны будут через два дня. Завтра он приедет, послезавтра мы поедем вместе в Т.».
Эта мысль ей понравилась.
«А ну, как он там останется на похороны?» — смутилась она.
— Невозможно-с добудиться: стучал изо всех сил — ничего не помогает! — доложил вошедший Яков.
— Оставьте его, пусть спит, теперь все равно нельзя ехать, завтра утром передадите ему это письмо, может поехать с княжной Маргаритой Дмитриевной. Меня не будить. Доложите князю, что я приеду прямо на похороны. Велите заложить тройку рыжих. Пусть отвезут князя и княжну и подождут на станции Николая Леопольдовича… — подала княгиня Якову письмо Шатова.
— Слушаюсь, ваше сиятельство! — взял тот письмо и вышел.
Княжна Маргарита вскоре пришла в себя.
Смерть отца, к которому за последние годы она была почти равнодушна, не особенно поразила ее.
Если она упала в обморок, то это произошло от нравственных потрясений, пережитых ею в эти дни, и от рокового совпадения смерти отца с первым шагом ее по пути, предначертанному ей Гиршфельдом.
Силою своей воли она заставила себя взглянуть на дело иначе.
Смерть болевшего уже несколько лет отца представилась ей весьма естественной.
Она успокоилась.
— Князю доложили? — обратилась она к прислуживающей ей горничной Дуняше, белокурой девушке лет двадцати.
Голос ее дрогнул.
— Не могли никак добудиться, — отвечала Дуняша, — ее сиятельство не приказали больше будить и велели Якову доложить завтра.
Какая-то внутренняя дрожь начала одолевать княжну. Ее било, как в лихорадке.
— Разбудите меня, Дуняша, завтра пораньше, как только начнут запрягать лошадей, я лягу, мне что-то нездоровится.
— Ложитесь, ложитесь, барышня, ваше сиятельство, как тут не нездоровиться с такого-то горя! — заметила та, оправляя постель.