В тишине, перед громом
Шрифт:
Славин потерянно дернул плечами.
— Но, Алексей Алексеич, ведь я в интересах дела! Вы же сами видите, на какую публику мы набрели…
— Ну, понятно, Славин, ты всегда занимаешься девушками исключительно в интересах дела.
— Не всегда, — возразил справедливый Славин. Мы посмотрели друг на друга, на Кирилла, потом Славин расстроенно спросил:
— Выходит, этот аргумент против Георгия Карловича и иже с ним снимается?
— Даже если так, это мало что меняет. А что, Захарян и Свидерский сомнений не имеют?
— Вроде нет. Они еще допросят алексеенковских приятелей и потом скорей всего передадут их
— Ну нет! Приятелей пусть поручат допросить милиции, а самого Алексеенко придется задержать у нас. До конца операции. А то через день весь город будет знать, какой ты историк. Теперь давайте взвесим, что у нас есть. У нас имеются следующие линии. Первая: Рита Лазенко — Штурм — Шевцов — Фальц — Москва. Сюда же примыкают военруки, роль которых нам еще не ясна. Вторая, по-видимому, центральная: Георгий Карлович Верман — предположительный «швейцарец», его компания, Вольф. Так? Третья, менее всего проявленная: опять же Вольф, Кузьма Данилович, Згибнев. Быть может, хотя и очень проблематично, к ней относится и Подоляко. Вторая и третья линии пересекаются на Вольфе. Первая вроде бы стоит особняком. Она, кстати, наиболее нам ясна. Правда, неизвестно звено, которое связывает ее с другими линиями. Просто мы еще на него не наткнулись. Будем надеяться, что в этом нам поможет Шевцов. Что касается Згибнева, то, Кирилл, продолжай действовать. Твой участок, Славин, по-прежнему Кузьма. Я же займусь Георгием Карлычем, мадам Курнатовой-Боржик…
— И Людой, — не без подначки подсказал Славин.
Я посмотрел на него прямо и вроде бы вполне спокойно:
— И Людой.
Тут произошло исключительное: Славин покраснел и отвел глаза.
Однако он тотчас пришел в себя и как ни в чем не бывало спросил:
— Кстати, Алексей Алексеич, а какие инструкции вы привезли от начальства?
И тут я вспомнил, что дамоклов меч «завершения операции» все еще висит над нашей головой, хотя мы строим планы, игнорируя эту угрозу.
Оставив без ответа славинский вопрос, я позвонил на междугородную и заказал разговор с Нилиным. Соединили меня быстро. Трубку взял сразу сам Петр Фадеевич.
— Это вы, Алексей Алексеевич? — переспросил он. — Очень хорошо, что сами позвонили. Решение принято. Продолжайте.
День отдыха
Ситуация властно требовала, чтобы я усиленно действовал на своем направлении. Но как? Отправиться без приглашения к мадам Курнатовой-Боржик? Пожалуй, пока не стоит. Хотя она напутствовала меня весьма гостеприимно. Да, рановато… Опять взяться за ракетку?
Так я размышлял, гуляя по городу утром выходного дня. Была редкая для этих мест пасмурная погода. Прохладный ветер налетал с моря, принося с собой отдаленный грохот прибоя — штормило. Все в Нижнелиманске — и люди, и деревья, чьи кроны заметно пожелтели под беспощадным солнцем, и даже, казалось, камни тротуаров и мостовых — наслаждалось отдыхом от зноя. Вот и погода для тенниса как нельзя лучше. Наверняка вся компания Георгия Карловича будет на корте…
Я вышагивал по улицам без плана, куда глаза глядят, отдавшись на произвол случая. Если б потом восстановить мой маршрут, он оказался бы весьма извилистым и прихотливым. Я остановился возле солидного, с четырьмя колоннами особняка, на котором висела жестяная доска «Нижнелиманский краеведческий музей». И… с удивлением подумал: как это
В музее было прохладно и тихо. Наверно, посетители не баловали его. Едва переступив порог первого зала, я увидел возле стены внушительную фигуру, ни дать ни взять только что сошедшую с иллюстрации Павла Соколова к «Тарасу Бульбе» — лихой чуб, черные молодые усы, высокая смушковая шапка с золотым верхом, кармазинный жупан, опоясанный узорчатым поясом, широченные шаровары со множеством складок, красные сафьяновые сапоги, за поясом пистолеты, на боку сабля… А подле запорожца стояла Людмила, заботливо вкладывая в его руку старинное ружье с серебряной насечкой.
С минуту я полюбовался этой картиной, а потом со всей развязностью, на какую был способен, сказал:
— На накую битву провожаете казака, Люда?
Она быстро повернулась ко мне, не выпуская ружья, и в глазах ее мелькнула радость. Спокойным, даже обыденным тоном, точно она заранее знала, что я появлюсь в музее, Людмила отвечала:
— Наверно, на крымчаков. А что, хорош?
— Хорош! — согласился я. — Где вы достали все это великолепие?
— Да в разных местах нашли. Ружье нам недавно один коллекционер подарил. А саблю в могильнике неподалеку откопали. Раньше все предметы у нас порознь экспонировались, а когда саблю мы получили, мне и пришло в голову: а почему бы нам не выставить казака во всем снаряжении? И вот… — Она наконец пристроила ружье в казачью десницу и отошла чуть в сторонку, чтобы осмотреть. — Вы были в степи за городом? Могильник на могильнике! Заповедник для археологов.
— А вы сами не пробовали копать?
— То есть как не пробовала? Ведь саблю-то я и откопала. Ну, не одна, разумеется.
— Послушайте, Люда, а я один могу сойти за экскурсию? Ну, скажем, за экскурсию иногородних научных работников, а?
Людмила посмотрела на меня с серьезным недоверием.
— Вы хотите осмотреть всю экспозицию?
— Почему вы удивляетесь?
— Значит, вы пришли специально в музей? — Она смотрела на меня исподлобья.
— Ну, конечно.
Люда на секунду задумалась.
— Хорошо. Только мне нужно уйти. Но вы не беспокоитесь, я попрошу заведующую музеем Елизавету Федоровну, она сама вам все покажет.
— Ну, зачем же? — поспешил я. — Зачем затруднять заведующую? Если вы сейчас не можете, лучше я приду в другой раз. К тому же у меня дела… Идемте вместе.
Пожимая Людину руку возле ее дома, я спросил:
— А может, попозже встретимся на корте?
— Подождите меня здесь, — вдруг сказала Людмила. — Прямо сейчас и поедем.
— Но… но я же без ракетки!
— Я захвачу две. Подождите.
Что ж, все складывалось удачно…
Однако, увы, ни Георгия Карловича, ни мадам Курнатовой-Боржик — словом, никого из этой милой компании на корте не оказалось. Мы поиграли друг против друга, потом я перешел на Людину сторону, и мы наголову разгромили какую-то супружескую пару, которая изо всех сил строила из себя заядлых спортсменов.
Я пошел проводить Люду. Но к ее подъезду мы попали лишь поздно ночью.
— Ведь у вас было срочное дело, — тихо сказала Людмила, теребя меня за пуговицу пиджака.