В толпе
Шрифт:
Пахло везде скверно, и все было противно, темно и страшно. И ухе повсюду голоса раздавались хмельные и хриплые. Кое-где обнимались мужчины с женщинами. Под одним кустом торчали две пары ног, и слышался из-под куста прерывистый, противный визг удовлетворяемой страсти.
Кое-где, на немногих свободных местах собирались кружки. Внутри что-то делалось.
Какие-то противные, грязные мальчишки откалывали "казачка". В другом кружке пьяная безносая баба неистово плясала и бесстыдно махала юбкой,
– Зачем у тебя нож?
– строго спрашивал кого-то городовой.
– Человек я рабочий, - слышался наглый голос, - инструмент захватил по нечайности. Могу и пырнуть.
Хохот раздался.
И вот, в этой противной толпе, брошенные в гнусный разгул не в пору разбуженной жизни, шли дети и терялись в многолюдстве. Поле оказалось бесконечным, потому что они кружили на небольшом пространстве.
Проходить становилось все труднее, - все теснее делалось вокруг.
Казалось, что встают и встают окрест неведомо откуда взявшиеся люди.
И вдруг вокруг Удоевых сдвинулась толпа. Стало тесно. И сразу показалось, что по земле стелется и ползет к лицу тяжкая духота.
А с темного неба темная и странная струилась прохлада. Хотелось глядеть вверх, на бездонное небо, на прохладные звезды.
Леша привалился к Надиному плечу. Мгновенный сон охватил его...
...Летит в синем небе, легкий, как вольная птица...
Толкнул кто-то. Леша проснулся. Сонным голосом сказал:
– А я чуть не заснул. Что-то даже видел во сне.
– Уж ты не спи, - озабоченно сказала Надя, - еще растеряемся в толпе.
– А я бы заснула, - тихо и жалобно сказала Катя.
– Право, как бы не растеряться, - говорила Надя. Старалась подбодриться. Заговорила живо:
– Лешу поставим в середине.
– Ну да, - сказал Леша вяло.
Он был бледен и странно скучен.
Но сестры поставили его между собой. Развлекались тем, что оберегали его от толчков. Пока толпа не нарушила их порядка, смятенно толкая их во все стороны.
– Мы пришли, теперь бы и раздавать, - послышался странно веселый и равнодушный голос. И кто-то отвечал:
– Погоди, - уже утром господа припожалуют, которые к раздаче приставлены.
Х
Было тесно и душно, хотелось выбраться из толпы, на простор, вздохнуть всей грудью.
Но не могли выбраться. Запутались в толпе, темной и безликой, - как челнок запутался в тростнике.
Уже нельзя было выбирать дорогу, повернуть по воле туда или сюда. Приходилось влечься вместе с толпой, - и тяжки, и медленны были движения толпы.
Удоевы медленно двигались куда-то. Думали, что идут вперед, потому что все шли туда же. Но потом вдруг толпа тяжко и медленно пятилась.
Завидели близко, немного в стороне, темные стены. К ним почему-то захотелось выбраться. Что-то знакомое, домашнее почудилось в них.
Ничего не сказали друг другу, но стали протискиваться к этим темным стенам.
И скоро стояли около одного из народных театров.
Казалось, что около стены есть что-то знакомое, защитное, - уют какой-то, - и потому не так было страшно.
Темный верх стены подымался, закрывал половину неба, и от этого терялось жуткое впечатление стихийно-безбрежной толпы.
Дети стояли, прижавшись к стене. Робко смотрели на серые, тусклые облики людей, которые колыхались так близко. И жарко было от дыханий близкого множества.
А с неба холодная проникала порывами прохлада, и казалось, что душный земной воздух борется с небесной прохладой.
– Идти бы лучше домой, - жалобно сказала Катя.
– Все равно не протолкаться.
– Ничего, подождем, - ответил Леша, стараясь казаться бодрым и веселым.
В это время тяжкое по толпе прошло движение, - точно протискивался кто-то к стене, прямо на детей. Их прижали к стене, - и совсем стало душно и тяжело дышать.
Потом толпа с усилием раздалась, и казалось, что стена дрожит и колеблется, - и из толпы словно вынырнули два очень бледные студента с ношей.
Несли девочку, и она казалась неживой. Бледные руки ее свешивались, как мертвые, и на лице с тесно сжатыми губами и с закрытыми глазами лежала тусклая синева.
В толпе послышался ропщущий говор:
– Слабенькая, а лезет.
– Чего родители смотрят, - пустили какую!
В смущенном переговаривании толпы слышалось желание оправдать что-то недолжное, - и казалось, что эти люди на миг поняли, что не надо им быть здесь и теснить друг друга.
XI
Опять грубо и тяжко задвигалась толпа. Тяжелые толчки мучительно отдавались в теле. Грубые сапоги наступали на легко обутые детские ноги.
Не устоять было у стены. Оттолкали, оттерли. Сдавили тесным кольцом. Опять стало страшно в душном многолюдстве.
Головы детей с усилием подымались вверх, и уста их жадно ловили перемежающиеся струи небесной прохлады, меж тем как груди их задыхались в глухой и непонятной давке.
Не то двигались куда-то, не то стояли. И уже стало непонятно, много ли прошло времени.
Мучительная жажда простора томила детей.
И жажда.
Она медленно, уже давно, подкрадывалась. Вдруг сказалась жалкими словами.
– Пить хочется, - сказал Леша.
И говоря это, он почувствовал, что уже губы его давно сухи и во рту неловко и томительно от сухости.