В тот день…
Шрифт:
– Ответь-ка, Творим, где ты находился, когда в реку Почайну все вслед за Дольмой вошли?
При этом на самого Творима будто и не смотрел. Но по тени его отметил, что тиун даже отшатнулся.
– Что спрашиваешь? Думаешь, я душегубец? Да я дружен был с Дольмой, мы нередко по душам беседовали, он уважал меня. А ты…
– Я всех расспрашивать стану. С тебя вот начал…
– Чего это – с меня? Я в стороне тогда был! Почитай, позади всех. Я давно говорил хозяину, что готов веру Христову принять… ну, чтобы он своим меня счел, чтобы доверия мне еще больше было. А когда входили в реку во время обряда, хозяин на меня и не смотрел. Знал, что буду со всеми, что не подведу.
Как там насчет того, кто с готовностью шел в Почайну, а кто по приказу, Озара
– А их сын Бивой, этот здоровенный детина с пышными усами, тоже там был?
– Нет, Бивоя в Почайне не видел. Он, как я слыхал, отказался идти на обряд. Не захотел, не пошел.
Ну хоть кто-то проявил верность старым богам и не подчинился хозяину, почти с удовлетворением отметил Озар. Хотя от такого простоватого парня, как этот здоровенный увалень с пышными усами, Озар бы такого упорства и своеволия не ожидал.
А Творим продолжал. Дескать, и Тихон там суетился, брызгал водой радостно, хотя зачем он пошел на обряд? Всем известно, что Дольма привез сына в Киев уже крещеным. Но вот же полез и плескался подле родителя. Еще девки Мирины были там, Загорка и Любуша, крутились, смеялись, толкались, а чернавка Будька, помнится, оступилась в воде, упала, взвизгнула. Еще скотник был там, бывший раб по прозвищу Медведко, да пара баб-скотниц и мастеровой Стоян, молчун неприметный. Последний тогда разошелся вдруг непривычно, даже едва не толкнул важного Творима. Ну а следом шли работники из лавки, приказчики и грузчики.
– Погоди! – Озар поднял руку. – Работный люд из лавки был за тобой, верно? То есть в стороне от Дольмы.
– Так и было. Они последними зашли в воду, уже после меня.
– А ты, добрый друг соляного купца и помощник его, держался на отдалении, пропустив даже скотников. Скромный ты, как погляжу, Творим. Однако, находясь немного в стороне, ты как раз и мог увидеть, кто метнул оружие.
– Да ничего я не видел! – замахал руками тиун. – Там все теснились, брызгались, а сзади уже народ подходил, тот же купец-меховщик Хован с семейством зашел в воду. Еще помню, что Моисей почти рядом со мной держался, не спешил глубже зайти, однако потом шагнул прямо к Дольме. И сдается мне, что люди правы, уверяя, что хазарин этот и порешил хозяина.
Последние слова Творим почти выдохнул, понизив голос, поправил шапку на голове, уставился угрюмо. Озар же улыбался почти дружелюбно.
– А ведь мне говорили, Творим, что этот Моисей первый шум поднял и кинулся к Дольме, когда тот рухнул. Зачем ему было внимание к себе привлекать?
– А чего бы ему не шуметь? Решил, наверное, что на него не подумают. Этот Моисей, рожа хазарская, долго и верно служил хозяину, поэтому и надеялся, что его никто не заподозрит. А ведь Моисей, сказывали, некогда воином был, причем не из последних, мог и воспользоваться случаем в толпе. Ловок он, как и все, кто с оружием знается.
Тиун хотел еще что-то добавить, но замер на полуслове, когда Озар вдруг легким, почти кошачьим рывком перескочил через перила гульбища во двор. И сразу стал смотреть на высокий поверх галереи. Успел заметить, как кто-то отступил вглубь легкой тенью. Верхние покои в тереме обычно женские, мужикам носить мусор туда не больно позволяется. А сейчас кто пытался их подслушать укромно? Мирина-хозяйка? Кто-то из ее прислужниц? Ключница? У Озара была догадка.
– Послушай, Творим, – молвил волхв, поднявшись обратно к оторопевшему тиуну, – что ты скажешь о ключнице вашей?
– Яра, да. Или Ярозима, как нарекли ее в родном селище. Недоброе у нее имя, да и в роду она была нелюбимой. Вот родовичи от нее и избавились, отдав Мирине в услужение. Это мне сам Дольма рассказывал. Я ведь ему помогал с тех самых пор, как он тут хозяйствовать начал, вот он и доверял мне, разговаривали мы с ним порой о всяком за чаркой меда стоялого, а не только о нуждах и делах. Он и сказал, что, какова бы ни была Яра в древлянском селении, потом из нее хорошая помощница его жене вышла. Оно и понятно: Мирина сидит да красу свою лелеет, а Яра весь дом на себя взяла. Но я вот что скажу: Ярозима эта хитрой оказалась, раз сумела всем так угодить, что ее до ключницы возвысили, хотя брали из лесов древлянских едва ли не как рабу-прислужницу. Ныне же погляди только – прямо госпожа достойная с хозяйскими ключами за поясом. Даром что вековуха [50] , никем не выбранная. Однако и тут мне есть что тебе сказать, ведун.
50
Вековуха – старая дева, женщина, не вышедшая замуж до положенного по возрасту для невест срока.
Творим теперь говорил негромко и почти задушевно, словно хотел расположить к себе Озара.
– Дольма как-то поведал, что Ярозима в древлянских чащах охотницей отменной слыла. Замуж она не спешила, а все больше в лес уходила, причем без добычи никогда не возвращалась. Сильная она девка, и на лося ходила, и на волка. Так что поверь: такая, как она, могла метнуть нож в хозяина.
– А с чего бы это ей Дольму захотелось убить?
Творим втянул голову в плечи, размышлял.
– Вот что, волхв, ходили слухи, будто бы калека Вышебор просил Дольму отдать ему в жены вековуху-ключницу. Все равно она никому не нужна, а ему, убогому, хоть какая-то женка под бок. У него-то страсть Уда [51] порой играет еще как, даром что ноги волочатся. Вот он и хотел себе бабу. А хотела ли того же Яра, сказать не могу. Хотя… какая за такого захочет? А Дольма брату мало в чем отказывал. Мог бы и приневолить Яру. Так почему бы ей от хозяина не избавиться, чтобы он не принуждал ее стать женою увечному Колояровичу?
51
Уд – божество плотских сил. Удова страсть – плотские желания.
По сути это было обоснованное предположение. Хотя тогда Яре было бы сподручнее прикончить навязываемого жениха-калеку, а не Дольму. Но как это сделать в доме, где все у всех на виду? Однако даже Озар заметил, что ключница держится неприметно, словно и не правая рука хозяйки. Тут было о чем подумать.
Озар отпустил тиуна, а сам вернулся в сени, лег на лавку, застланную светлой овчиной. В тереме домочадцы уже укладывались на покой. Только одна из дворовых девок еще шастала по двору, кажется, та, что Будькой звалась, крепенькая, как репка, по-своему даже миловидная. Коса у нее, как и положено прислуге, недлинная, едва ли чуть ниже лопаток спускалась, зато густая, толстая. Озар улыбнулся, заметив, как Будька ставит у порога блюдце с молоком – угощение домовому. Молоко-то кошка вылакает, как обычно, но то, что старые обычаи в доме новообращенных христиан так сильны, волхву понравилось.
Еще эта Будька то и дело крутилась у ворот, как будто поджидала кого-то. Никак красавчика Радко надеялась встретить по возвращении – парень до сих пор так и не появился после того, как ушел. Зато когда Лещ спустил на ночь пса, Будька поспешила к главному терему, быстро взбежала на крыльцо, но еще какое-то время стояла на гульбище, что-то напевала негромко – долгое, монотонное. Озар услышал, как этому пению стал вторить негромкий храп Златиги. Тогда он встал и вышел из сеней к девушке.
– Никак ждешь кого или просто не спится?