В трех соснах…
Шрифт:
— Ладно, — Князь, похоже, тоже понял, что дальнейшее давление на меня навредит уже ему самому и решил уступить. — Пусть будет так. Он перекрывает железку. Только если сначала он стоит вот тут вот — у туннеля, то с началом операции выдвигается вот сюда. На окраину поселка. По пути захватывает казарму или 338 км. Там нет никого, так что пройдет транзитом. Проверит только там всё. И вот сюда…
Ну, а дальше пошел разбор плана кто куда и что делает. Способы связи и частоты. Последовательность действий и потребные силы. План разрабатывался довольно подробный. И о награде речь больше не шла. Князь уступил. Поморщился, но согласился
Честно говоря, дальнейшее обсуждение я плохо помню. Меня одолевали сомнения: «а надо ли было с Князем отношения так натягивать?» и беспокойство за моих найденышей. Как там они? Хотелось уехать за ними поскорее. Ну не стоит думать, что я совсем не следил за разговорами. Свою роль я уяснил четко. И связь с соседями обговорил (всё-таки приятно, когда ты не одинок, а и справа и слева твои фланги прикрывают другие отряды. Это, знаете ли… Ободряло.) Но, вообще, я подозреваю, был несколько рассеян в конце совещания.
Так что когда Князь таки объявил заседание закрытым, я вздохнул с явным облегчение. Ну не мое это всё-таки. Не в своей тарелке я себя чувствую на таких сборищах. Как бы я не демонстрировал обратное. Ну не мое оно.
Так что поспешил сесть в свой Ниссан и рванул к кольцу. А там меня уже ждали. Парни, вымотанные длинным беспокойным днём, уже почти спали сидя, ожидая меня. Мое появление вызвало, конечно, некоторый ажиотаж, но полностью разогнать дремоту так и не смогло. Намаялись ребятишки. Адреналин схлынул и теперь отходняк. Да они даже сидят-то еле-еле.
Как оказалось эти «вояки» после того как Немец остался прикрывать их отход, уходя в лес, элементарно заблудились! Это в нашем-то лесу! В трех соснах буквально! Да тут и трех километров нельзя пройти в любую сторону, чтоб не наткнутся на железку, или трассу, или линию высоковольтки, режущую лес, или, хотя бы, на лесную грунтовку. Илецко-Иковское урочище, конечно, большой лесной массив, но не тайга же сибирская же, в конце то концов.
Но вот они умудрились заблудиться. И «блудили» чуть ни весь день. Но под конец-таки вышли на трассу. Ладно хоть тут сумели сориентироваться и пойти по ней в нужном направлении. В сторону города. И дошли-таки до кольца, где их, в конец уставших, и перехватили пулеметчики Князя. А теперь вот сидят… Носом клюют все.
Так что погрузив их всех в машину я отправился домой. Благо, что тут вообще рукой подать. Вообще-то и сами бы могли дойти. Если б силы ещё оставались.
А дома, вместо приподнятого настроения, как у меня (ну нашлись же! Живые!) или апатично-уставшего, как у ребят, нас встретили с откровенно похоронными рожами.
— Что случилось? — спросил я у мрачной Кирзы, встречающей нас со своим Вепрем в руках.
— Вика… Умерла. Прямо на столе во время операции. У Иринки истерика.
Уже в который раз ловлю себя на мысли, что вот кто бы мог подумать, но больше всего в мире нынешнего послековидного Постапокалипсиса мне будет не хватать детского психолога! Да-да, именно его! Или её — без разницы. Да, конечно, мне нужны любые специалисты. Энергетики, врачи, учителя, охотники… Список велик.
Но где ж взять-то его? Нету! Приходится пытаться самому. И это вот — совсем не моё. И, не потому, что я такой туповатый. Нет, просто я… Гм, как бы это сформулировать-то? Закрытый, что ли? И свои чувства предпочитаю хранить в себе. (За исключением гнева или, наоборот, безудержного веселья. Их удержать, как правило, очень затруднительно и они прорываются, снося весь каркас самоконтроля.) А вот проявить к кому-то симпатию или сочувствие я катастрофически не умею. Ну с детства не приучен. У нас в семье все эти обнимашки, поцелуи, «я люблю тебя» были не то чтобы под запретом, но воспринимались как нечто нелепое и, даже, неприличное. Велик был шанс на свое «Я тебя люблю», сказанное матери, нарваться на её ответное: «Это что за телячьи нежности?» Так что ещё с раннего детства я привык не выносить свои чувства на всеобщее обозрение. Прятать их в себе.
И вот теперь пытаясь успокоить трясущуюся, рыдающую навзрыд девчонку, мне приходилось пересиливать себя. Умом-то я понимал, что именно это ей сейчас и нужно. Поддержка. Твердое плечо рядом. Кокон рук, отгородивший её от всего этого страшного мира, в котором можно свернуться в комочек и побыть маленькой беззащитной девочкой, где успокаивают и нежно гладят по головке.
Да, умом я все это прекрасно понимал. А вот заставить себя так поступить… Приходилось ломать себя. Ломать все эти выстроенные самим собой башни самоконтроля и сдержанности. Единственный плюс — не нужно было изображать ничего такого, чего бы я на самом деле не чувствовал.
Так что я заключил ревущую девчонку в кольцо своих рук, прижав её к груди, позволяя орошать своими слезами и невнятными попытками объяснения, а сам гладил её по голове и шептал какую-то успокоительную чушь. Слова были не важны. Нужно было дать возможность Малинке выплакаться. То, что шок слезами пошёл — это как раз хорошо. Выплачется, ослабеет, затихнет и потихоньку успокоится. Куда хуже было бы если она в ступор впала.
Плохо только, что времени всё это может занять немало. И не прервешься толком. Душевное здоровье моего главного медика мне важнее многих других задач. Многих, но не всех. Нужно было отводить ребят, до сих пор сидящих в засаде за Малиновкой. Всю ночь не просидят же. А отдыхать нужно. Впрочем, пусть подождут. Иришка важнее.
Слава богу, что все остальные вопросы смогли решить самостоятельно. Одинаково бледные Спица и Сова всё-таки смогли найти в себе силы и перевязать раненого Зуба. Башка утащил остальных мальчишек отдыхать. Кирза и Кобра несли караульную службу вокруг больнички, а Майя охраняла двух раненых пленных противников. Все при деле.
Впрочем, Малинка утихла довольно быстро. И часа не прошло. Она перестала бормотать и лишь, изредка всхлипывая, прижимаясь к моей груди, да, порой, резко вздрагивала всем телом, словно ее шибанул разряд тока. И через час, вроде, и вовсе уснула. Подхватив девчушку на руки — отнес в ее комнатку при больничке, где у нее была кушетка и уложил там, укутав в одеяло. Мотнув головой в её сторону Спице — мол, проследи, я спустился во двор. Нужно идти снимать засаду. Ночь уже на улице. Всё равно ничего сегодня уже не будет. А ребятам перед завтрашним лучше бы выспаться хорошенько.