В тропики за животными
Шрифт:
Пятый член команды, боцман Манап, обладал особым чутьем судовождения. Это был красивый молодой человек, обычно державшийся незаметно. Но если ему случалось стоять у штурвала в тот момент, когда на берегу замечали какое-нибудь интересное животное и предстояли съемки, он лавировал среди опасных мелей искуснее, чем кто-либо другой.
Но конечно, самым энергичным человеком на борту был Сабран. Он взял на себя главные заботы о животных, почти всегда готовил еду для нас, а если находил нашу грязную одежду, тут же по собственному почину простирывал ее. Как-то вечером я рассказал ему, что после Калимантана мы хотим отправиться на восток, на Комодо, за гигантскими ящерицами. Глаза Сабрана вспыхнули
— Это о'кей, туан, это очень о'кей!
Однажды утром Сабран предложил пристать к берегу, где жил один его друг, даяк, по имени Дармо, с которым они когда-то ловили животных. Не исключено, что у Дармо есть сейчас что-нибудь интересное и, может быть, он согласится продать нам свою добычу.
Дармо жил в небольшой свайной хижине, убогой и грязной. Это был старик с длинными волосами, падавшими на лоб неопрятной бахромой. Он сидел перед дверью в хижину и выстругивал какую-то деревяшку. Сабран поднялся к нему и спросил, нет ли каких-нибудь животных. Тот взглянул на своего друга так, как будто они только что расстались, и ответил невыразительным тоном: «Йя, орангутан ада».
При этих словах я одним махом взлетел по бревну и очутился рядом с охотником. Он показал на деревянный ящик, наспех заколоченный сверху бамбуком. Внутри сидел на корточках молодой и очень испуганный орангутан. Я осторожно просунул палец и хотел почесать ему спину, но он с визгом повернулся, норовя меня укусить. Дармо рассказал, что поймал орангутана два дня назад, когда тот наведался на его плантации. В завязавшейся рукопашной схватке Дармо получил хороший укус в руку, а у орангутана остались ссадины на коленях и запястьях.
Сабран от нашего имени начал переговоры, и, в конце концов, старик уступил свою добычу за весь оставшийся у нас запас соли и табака.
После того как мы доставили орангутана на «Крувинг», нам первым делом надо было пересадить его в более просторную и удобную клетку. Мы поставили ее вплотную к ящику, открыли дверцу и с помощью грозди бананов заманили нашего дорогого звереныша в его новое жилище.
Орангутан оказался самцом не более двух лет от роду. Мы назвали его Чарли. Первые два дня мы к нему совершенно не подходили, предоставив ему возможность спокойно обжиться на новом месте. На третий день я приоткрыл дверцу клетки и осторожно просунул внутрь руку. Чарли тут же схватил мои пальцы и оскалил желтые зубы. Я не менял позиции, и, в конце концов, он позволил почесать себя за ухом, а потом и погладить по круглому брюшку. За такое великодушие я угостил его сгущенным молоком. Немного погодя я повторил маневр, Чарли вел себя так покладисто, что я совсем осмелел и предложил ему сгущенку на кончике пальца. Он подобрал толстые подвижные губы и шумно всосал липкое угощение, не причинив мне ни малейшего вреда.
В тот день я почти не отходил от клетки Чарли, тихо беседуя с ним и почесывая ему спину сквозь решетку. К вечеру он уже доверял мне настолько, что разрешил осмотреть свои раны. Я осторожно взял теплую ладонь, распрямил его волосатую руку и щедро наложил антисептическую мазь на расцарапанное запястье. Чарли внимательно и серьезно наблюдал за происходящим. Мазь на вид почти не отличалась от сгущенки, и не успел я закончить процедуру, как мой пациент слизнул привлекательное лекарство. Кое-что, правда, осталось, и я надеялся, что толк от врачевания все же будет.
Нас всех поразила быстрота, с которой Чарли освоился в новых условиях. Вскоре он уже не только благосклонно принимал мои нежности, но и активно к ним стремился. Если я проходил мимо его клетки, не останавливаясь поболтать, он резко
Мне очень хотелось приучить нашего орангутана к прогулкам. Однажды я специально на все утро оставил дверцу его клетки открытой, но Чарли не пожелал выходить. Он, очевидно, вовсе не считал свою клетку тюрьмой. Она была его домом, а палуба казалась ему неведомым миром, который настораживал и приводил в замешательство. Чарли продолжал сидеть внутри с выражением торжества на темно-коричневом лице, моргая своими желтыми веками.
Я попытался выманить его, показывая банку с теплым сладким чаем, к которому он уже успел пристраститься. Увидев угощение, Чарли принял выжидательную позу, полагая, что я тут же вручу ему лакомство, но я поставил банку у дверцы, с наружной стороны клетки, и он раздраженно завизжал. Потом придвинулся к выходу и осторожно выглянул наружу. Я медленно отодвигал банку до тех пор, пока мой орангутан не ступил на палубу. Держась одной рукой за дверцу, он наклонился к банке и стал пить, а когда кончил, мгновенно забросил себя обратно в клетку.
На следующий день я опять распахнул дверцу, и на этот раз Чарли вышел без всякого принуждения. Он залез на клетку, и я немного поиграл с ним. Я щекотал ему под мышками, а он лежал на спине, скаля зубы в беззвучном смехе. Через несколько минут это занятие ему наскучило, и он перекинулся на палубу. Первым делом Чарли обследовал все клетки, задумчиво просовывая пальцы сквозь решетки. Подойдя к клетке Бенджамина, он подцепил с пола тряпку, и медвежонок, решив, что пришли его кормить, закатил такой рев, что Чарли поспешно ретировался. Продолжая обход, он оказался возле клетки с висячими попугаями и, прежде чем я успел вмешаться, умудрился стащить у них порцию риса. Затем его заинтересовали многочисленные предметы, разбросанные на палубе. Он поднимал все подряд и подносил к своему маленькому толстенькому носу, чтобы определить степень их съедобности.
Я решил, что на первый раз хватит, но Чарли не желал возвращаться и все время от меня ускользал. Ребра еще здорово ныли, и я никак не мог за ним угнаться. Масинис веселился вовсю, наблюдая, как я с проворностью дистрофика преследую орангутана и пытаюсь командирским тоном призвать его к повиновению. В конце концов, пришлось прибегнуть к испытанному способу: я показал Чарли яйцо и положил его в клетку, подальше от дверцы. Чарли, не теряя достоинства, забрался внутрь, вскрыл скорлупу зубами и аккуратно высосал яйцо до последней капли.
С этого дня полуденные прогулки Чарли стали на корабле обычным делом. Команда очень полюбила нашего питомца, но все же обращалась с ним осторожно. Если молодой орангутан начинал дурно себя вести, они не решались его утихомирить, а ждали нашего вмешательства. Когда «Крувинг» подходил к причалам Самаринды, Чарли восседал в рулевой рубке на плече у Па с видом заправского штурмана.
Наше путешествие по Калимантану подошло к концу. Через сутки в Сурабаю отправлялось крупное торговое судно «Каратон», и теперь предстояло нелегкое дело: переправить на борт багаж и всех животных. Своих сил было явно недостаточно, а просить членов команды «Крувинга» исполнить унизительную работу носильщиков мы не решались, боясь их обидеть. Поэтому мы были глубоко тронуты, когда вечером к нам подошел Манап и сообщил с грубоватой неловкостью, что Па получил от портовых властей разрешение подойти к «Каратону» и, если мы желаем, он и его товарищи перегрузят на корабль все наше снаряжение.