В ту ночь, готовясь умирать...
Шрифт:
Кичи-Калайчи и Базалай, сын Базалая, пришли в Мастах на заре. Но люди уже не спали, хотя никто не разжигал огня: вчера красные отступили, а белые еще не успели занять аул. Что может быть хуже безвластия? Даже самые мудрые не знали, как поступить? Пахать или не пахать? Беречь зерно для посева или смолоть его на ручных мельницах, испечь последний хлеб, накормить голодных детей — и умереть?
Перед мечетью собрались старики. Стояла молча, стояли, пока не устали. Уселись на камни.
— Долго будем молчать? — не выдержал
Сидевший рядом горец поднял голову:
— А что сказать?
— Тогда примемся за дело.
— Какие могут быть дела, когда смерть заглядывает в каждые ворота…
— Разве не чуете, какой густой запах идет от земли? Пахать надо, всем селом идти в поля и пахать.
— Сейчас. Побежали! Пахать — нам, сеять — нам…
— …а урожай Мастах в карман положит!
— Но земля родить хочет. Надо помочь.
— Не наша это земля.
— Врешь! Земля только наши руки и помнит! — широкий в плечах Исмаил, сын Бахмуда, выбросил перед собой длинные костлявые руки.
— В самом деле, кого ждем? Советы роздали землю, значит, она…
— Где они, твои Советы? Сбежали, а нас бросили на растерзание врагам!
— Нечего раньше времени оплакивать — мы еще не умерли! Что хотим? Чтоб землю дали, да еще и защищали нас?
— За нас вспашут, за нас посеют, да еще и урожай на дом привезут, как беку Мастаху! — с горечью выкрикнул Исмаил.
Горец в латаном бешмете подскочил, как уколотый:
— Не смей оскорблять! Беком не был и не стану! Мой род всегда добывал свое добро из-под собственных ногтей!
— Знаю, знаю! — примирительно сказал Исмаил, сын Бахмуда. — Люди! Последний раз спрашиваю: кто идет со мной в поле? Ты?.. И ты согласен?.. И ты идешь? Правильно делаешь: человека можно обидеть, а землю нельзя!
— Как начнешь пахать, не зная, что будет завтра… — сокрушался сосед Исмаила.
— Даже если неизвестно, что произойдет через час! — крикнул Базалай, сын Базалая. И тогда еще несколько человек подошли к Исмаилу.
Степенно покачиваясь, упряжка Исмаила направилась к ближнему полю, огороженному камнями. Мальчишка высоко над головой поднял тарелку с сырыми яйцами. Гостям аула — Кичи-Калайчи и Базалаю, сыну Базалая, надо по обычаю разбить яйца об крепкие рога быков, Исмаил становится за плугом, кричит быкам:
— Ну-ка, добрые! Ну, хорошие! Да будет вспахана земля на славу!
— На славу!.. На славу!., — вторят люди, кидая комья сырой, остропахнущей земли.
Никто не видит, какой пыльный смерч летит вдоль дороги, ведущей с перевала в аул, никто не слышит, как дробно стучат копыта коней всадников в папахах и фуражках с белой кокардой. На главную дорогу аула вылетает босоногий дурачок Бийбола; или зрение у него такое острое, или душа слишком чуткая, Бийбола всегда первым узнает: сегодня в ауле будут гости.
— Так-так-так! — подпрыгивает и бормочет Бийбола. — Мастах скачет в Мастах! Так-так-так!..
Из
— Скажи, Бийбола, кто скачет в Мастах?
— Мастах скачет в свой Мастах! А с ним — пах! Пах-пах! Солдаты! — Бийбола хлестнул себя прутом и умчался в верхний конец аула. И тут же из ворот, куда скрылась женщина, выбежал босоногий мальчишка, Шустро помчался с горы к полям. Издалека крикнул:
— Беги, Исмаил! Мастах вернулся! Маста-а-ах!
— От своей земли мне бежать некуда! Ну, хорошие! Пошли-пошли! Успеть бы первую борозду проложить!
Базалай, сын Базалая, переглянулся с Кичи-Калайчи, и друзья поняли друг друга: настала пора воевать за землю. Они перебежали дорогу и укрылись в расщелине скалы.
Базалай, сын Базалая, первым увидел всадника в белой черкеске, толкнул в бок лудильщика:
– Узнаешь?
— Откуда? По лудильному делу я с ним не встречался.
— Зато он, сын Мастаха, столкнулся с твоим учеником. Он убил нашего Салиха.
— Кто?! Он — убийца Салиха Кубталана?
— Не веришь мне, поверь часам комиссара. Этот Мастах снял часы вместе с серебряной цепочкой!
— Раненого обобрал? Он не должен жить! — Кичи-Калайчи вскинул маузер. Базалай остановил друга:
— Не пори горячку! Не мы за ними гонимся, они к нам скачут, под пули летят.
Солдаты, обтекая на конях поля, стали сгонять пахарей на дорогу. Один Исмаил продолжал упрямо понукать быков, прокладывая первую борозду. Мастах послал коня через изгородь, на скаку ударил Исмаила илетью. Тот изловчился и сдернул всадника с коня, вдавил его в борозду. Мастах уперся наганом в грудь Исмаила, выстрелил; свалив с себя обмякшее тело, двумя выстрелами добил раненого. Хотел убрать наган за пояс — не успел. Взмахнул руками, пытаясь ухватить поводья коня, — и рухнул рядом с Исмаилом.
Вторым выстрелом Кичи-Калайчи снял верхового солдата, спешившего на помощь Мастаху.
Базалай, сын Базалая, бил с расчетом, чтоб не поранить лошадей. Люди аула кинулись на кладбище, укрываясь за каменными надгробьями. Безоружные, они могли только молить аллаха сохранить жизнь своим защитникам: Кичи-Калайчи и Базалаю, сыну Базалая.
Отсекая двух оставшихся на поле солдат, Базалай, сын Базалая, слишком высунулся из-за укрытия, Цвиркнула солдатская пуля, а вторая бесшумно продырявила ветхую папаху горца. Выпал из руки харбукский пистолет…
Когда поднялись над могилами Исмаила, сына Бахмуда, и кузнеца Базалая, сына Базалая, глинистые холмы свежей земли, у Кичи-Калайчи не осталось ни одного патрона для прощального залпа. Тогда лудильщик вышел на поле, встал за плуг и довел до конца борозду, начатую Исмаилом. Говорят, жители аула и по сей день зовут этот клочок земли «Поле Кичи-Калайчи». Это имя родилось весной девятнадцатого года, когда до полной победы Советской власти в горах оставалось еще много-много месяцев, дней и недель.