В тупике
Шрифт:
— Если врач видит перед собой больного, он обязан оказать ему помощь, сестра, даже если это его враг. — Профессор раскрыл свой «дипломат». — Обязан. А тем более наш советский врач.
Фарида осторожно тронула дверь в комнату мужа, заглянула туда. Черты лица Кафара заострились, рука бессильно свесилась вниз.
— Умер! — истошно закричала она, кинувшись к постели.
Мужчины встревожено переглянулись.
— Никак нельзя допускать, чтобы приехала «скорая», — зашептал академик.
— Да иди же ты скорей, — подтолкнул его профессор — а это был
Старший Муршудов исчез. Младший решительно шагнул в комнату, чуть ли не силком вырвал у Фариды запястье потерпевшего, нащупал пульс.
— Не надо волноваться, — с облегчением сказал он наконец, — пульс прощупывается. Все в порядке, наполнение нормальное.
— Правда? — Фарида с надеждой посмотрела на профессора снизу вверх. — Он не умер, не умер?
Она прильнула к груди мужа, но сколько ни вслушивалась, стука его сердца так и не услышала. Тогда она снова схватила мужа за руку, зачем-то приложила его запястье к уху, зарыдала в отчаянии.
— Ты лжешь! Ты обманываешь, он уже умер! Профессор смочил нашатырным спиртом кусок ваты и поднес к носу Кафара. Лицо больного вдруг сморщилось, он чихнул и приоткрыл глаза.
Фарида приникла к груди мужа. Кафар с трудом улыбнулся, вернее, в его глазах промелькнуло что-то похожее на искорки улыбки, а лицо по-прежнему хранило выражение муки и боли.
— Вот видишь, тебя профессор пришел посмотреть, — сказала Фарида, утирая слезы. — Это самый лучший в городе профессор. Он говорит: пять-шесть дней, и ты будешь совершенно здоров.
Профессор Муршудов кипятил в соседней комнате шприц, готовил лекарства. Когда все было готово, он со шприцем в руках вернулся к постели Кафара.
— После этого укола вы будете чувствовать себя совсем хорошо.
Фарида отодвинулась от кровати, а когда шприц вошел в вену, даже отвернулась к стене.
— Та-ак, а теперь мы спокойненько уснем. Фарида торопливо повернулась к мужу. Гримаса боли на его лице постепенно разглаживалась, глаза были устремлены на нее и профессора. Не в силах вынести тоскливой тревоги, стоявшей в этих глазах, Фарида жалобно спросила:
— Как ты себя чувствуешь, Кафар? Проходит боль?
Кафар ничего не ответил, только чуть дрогнули его ресницы. Профессор Муршудов поправил на нем одеяло.
— Пока больному нельзя много разговаривать, пусть отдыхает. Его тошнило?
— Да. Сначала очень сильно тошнило.
— Ясно, ясно…
— Дай вам аллах всего самого хорошего, братец.
— Я только исполнил свой долг, сестра, самый обычный врачебный долг.
Когда младший Муршудов спустился во двор, старший торопливо спросил у него:
— Ну, как он?
— Перелом ноги.
— Ну, это не страшно. Нога — это полбеды. Я думал, хуже…
— Перелом и еще сотрясение мозга.
— Сотрясение? И сильное?
— Если верно все, что говорит его жена, не очень. Хотя это дело такое… Может, и сильное, да пока не дало о себе знать…
— Что, и кровоизлияние в мозг Может быть?
— Кто это сейчас скажет? Всякое случается.
— Ах,
— Приезжала «скорая»?
— Была. Я их завернул, сказал, что сам отвез пострадавшего в больницу. Вот не было печали! Да-а, если вся эта история выплывет — не видать ребенку заграницы, как своих ушей.
Профессор Муршудов с каким-то недоуменным огорчением посмотрел на брата, вздохнул, достал из машины лед, вату, бинты и снова поднялся в дом. Теперь он делал холодный компресс — бинтовал, обкладывал голову Кафара льдом, снова бинтовал ее.
Фарида внимательно следила за каждым его движением, и только один раз не выдержала, спросила со страхом:
— Доктор, ради бога, не скрывайте от меня: он очень плох?
Профессор Муршудов заставил себя улыбнуться и бодро ответил:
— Ничего опасного. Мы, бывает, людей чуть ли не с того света вытаскиваем — вот это да А вам еще повезло, можно сказать… Ваш муж совсем легкими травмами отделался. Так что с вас, можно сказать, еще и причитается.
— Ах, лишь бы он выздоровел, ничего не пожалею!
— Если вы действительно хотите, чтобы ваш муж поправился как можно быстрее, имейте в виду, что самое главное для него сейчас — это покой и полная тишина.
— Да, доктор, да, все сделаю!
Профессор Муршудов вымыл руки, сложил все хозяйство в «дипломат».
— Я вас навещу часа через два. Никаких других врачей пока к нему не пускать. Не подумай чего другого, сестра, но придет какой-нибудь коновал, дров наломает… — Он не договорил, только посмотрел со значением на побледневшую Фариду.
Профессор спустился вниз, сел в свою «Волгу», но отъезжать не спешил, говорил о чем-то с нагнувшимся к окну академиком. Потом оба вдруг посмотрели наверх, увидели стоящую у окна Фариду, разом отвернулись, и только тогда машина профессора Муршудова тронулась.
Какая-то непонятная тревога охватила Фариду; в панике бросилась она к мужу. Грудь Кафара медленно вздымалась, и, успокоившись, Фарида прикрыла дверь.
Кафар проснулся. Ему мучительно хотелось пить, надо было бы позвать Фариду, но даже на это не осталось сил. Он провел языком по пересохшим губам, стараясь сообразить, что же с ним такое приключилось. Почему горит, как в огне, все тело? Отчего так разламывается голова, мозжат ноги, а левой и вовсе нельзя пошевельнуть? Ох, да он и шею повернуть не может! Как странно — тело горит, а уши, лоб, голова словно ледяные. Даже мозг, кажется, — и тот замерзает. Господи, отчего это?
И вдруг он все вспомнил: как свернул в тупик, как вылетела вдруг ярко-красная машина… А потом? Что было потом? Нет, этого он уже не помнил… Что-то еще было — до машины, до того, как он свернул в свой тупик. Помнится, он очень торопился. Почему? Ах, да, ведь он был раздражен, зол Да-да-да, он помнит это, помнит, почему… отлично помнит…
…Кафар изумился, когда начальник участка вызвал его к себе: «Готовься — завтра будет комиссия».
— Какая комиссия?
— Государственная комиссия! Завтра будут принимать дом, который мы построили.