В тупике
Шрифт:
Только что поужинали, опять явился почтальон с винтовкой и уже сурово сказал:
– Что же не идете? Все уж собрались, вас ждут. Приказано вас привести.
Катя властно ответила:
– Можете идти. Мы сейчас выходим.
Почтальон помялся, сказал: "Поскорее велели!" – и ушел.
Оделись. Катя взяла саквояж. Иван Ильич остановился у двери:
– Ну, Анечка, тут простимся!
Он мягко улыбнулся беззубым ртом и раскрыл объятия жене. Анна Ивановна всхлипнула и припала к нему.
– Старенькая моя! – умиленно сказал он, и
Потом лицо его стало серьезным и прислушивающимся, он снял с пальца обручальное кольцо и протянул жене. Анна Ивановна отшатнулась.
– Ваня, что это ты!.. Зачем мне твое кольцо? Ведь это… Это только у покойников берут!
С тихою улыбкою Иван Ильич ответил:
– Может быть, так надо!
И они опять прильнули друг к другу.
– Ну, идем! – весело сказал Иван Ильич.
У кофейни стояло несколько мажар. Старуха жена и дочь поддерживали под руки тяжело хрипящего о.Воздвиженского, сидевшего на ступеньке крыльца. Маленький и толстый Бубликов, с узелком в руке, блуждал глазами и откровенно дрожал. С бледною ласковостью улыбался Агапов рядом с хорошенькими своими дочерьми. Болгары сумрачно толпились вокруг и молчали. Яркие звезды сверкали в небе. Вдали своим отдельным, чуждо ласковым шумом шумело в темноте море.
Секретарь ревкома Вася Ханов, с заплаканными глазами, отмечал по списку отправляемых. И вдруг у всех еще крепче стала мысль, что везут на расстрел.
Густо усадили арестованных в мажары. Рядом с возницами село по милиционеру с винтовкой. Подошел подвыпивший, как всегда, столяр Капралов. Поглядел, покрутил головой.
– Гм! Советская Федеративная Республика!
У крыльца была суета.
– Доктор, помогите! – позвали Ивана Ильича.
Старик священник лежал в обмороке.
– Скорее, граждане! – торопил Афанасий Ханов.
Иван Ильич осмотрел больного, пощупал пульс и суровым, не допускающим возражений голосом громко сказал:
– Гражданин Ханов! Этого больного нужно оставить, его нельзя везти.
Афанасий Ханов истерически крикнул:
– Что это такое? Прошу вас не рассуждать, товарищ доктор. Вас никто не спрашивает! Поднимите его, положите в мажару! – приказал он болгарам.
– Я вас предупреждаю, гражданин Ханов, что больной не вынесет дороги. Ответственность я возлагаю на вашу совесть!
– Не ваше дело! Прошу не разговаривать! – взволнованно кричал Ханов.
Священника положили в подводу. Капралов смотрел, сложив руки на груди.
– Гм! Федеративная Республика!
Мажары двинулись. Женщины рыдали. Только Анна Ивановна смотрела вслед скрипевшим подводам, поджав губы, без слезинки, – она привыкла к непрерывным бедам, сыпавшимся на мужа всю его жизнь.
Болгары тихо переговаривались.
– Запьянствовал комендант в Эски-Керыме, потому сам не приехал.
– Это Васька Сыч, комендант-то! Я его сразу признал. До войны известный вор был в порту, а теперь гляди, – комендант, на машине ездит.
Кате не позволили ехать с отцом. Она бросилась в
От возвращавшихся болгар-подводчиков Катя узнала, куда отвезли арестованных. По набережной тянулись дворцы табачных фабрикантов-миллионеров. Среди них белел огромный особняк с воздушными шпицами, похожий на дворец Гарун-аль-Рашида в сказках. Над чугунными решетчатыми воротами развевался красный флаг. Два часовых с винтовками отгоняли толпу женщин, теснившихся к решетке.
Сбоку дома солдаты выводили из подвалов арестованных, кричали на них, ругали матерными словами:
– Стройся вдоль стенки! В затылок!.. Куда прешь, борода? Вот я тебе, ай не знаешь? А еще генерал!
Солдат замахнулся прикладом на худощавого, сгорбленного генерала с седой бородой.
Толстая дама в шляпке сказала упавшим голосом!
– К стенке строят, расстреливать будут!
Мастеровой в отрепанном пиджаке возразил тоном опытного человека:
– Нет, в два ряда строят. Значит, не на расстрел.
Другая дама униженно говорила часовому:
– Вы мне позвольте только пальто передать мужу. Подняли его ночью, в одном пиджаке увезли, – как же он там, в окопах…
– А прикладом в спину хочешь?
Катя вскипела.
– Почему вы ей говорите "ты"?! Мы вам "вы" говорим. Советская власть это отменила, чтобы гражданам говорить "ты"! Это только в царское время так становые да урядники разговаривали с людьми.
Солдат с удивлением оглядел ее.
– А за решетку хочешь? Вот я тебя сейчас в подвал отправлю.
– Нет, не отправите, не имеете права.
От ее решительного тона он замолчал и отвернулся.
Нервная дама в пенсне приставала к другому часовому:
– Но ведь мой муж – советский служащий, доктор. Вот документы. Дайте же мне пройти.
– Нельзя, товарищ!
– Его же расстреляют!
Часовой успокоительно сказал:
– Нет, только в окопы пошлют. Вон струмент раздают… Ничего, пущай поработают в окопах.
– Да ведь он больной совсем!
Мастеровой в пиджаке враждебно возразил:
– "Больной". Что ж, что больной, за вас там даже безрукие сражаются, кровь свою проливают.
Подкатил автомобиль, развевались по ветру гвардейские желто-оранжевые ленточки матросских фуражек.
– Комендант!.. Сычев!