В вагоне
Шрифт:
— Ужь тонка больно. Не на папироску эту бумагу, а барышнямъ на платье…
Я далъ-было ему другой листикъ, но онъ отказался, поискалъ что-то на полу, нашелъ кусочекъ газетной бумаги, разгладилъ его, свернулъ изъ него папироску и, закуривъ ее, сказалъ:
— Хорошъ табакъ, но слабъ больно, — не забираетъ. — Вотъ,
— А ты питерской?
— По лтамъ въ Питер живемъ, а по зимамъ у бабъ, въ деревн, на печи валяемся. Мы костромскіе будемъ; отъ Нерехты пятнадцать верстъ.
— А по какой части?
— Штукатуры. Дозвольте, ваше благородіе, окошечко отворить? Сплюнуть хочется.
— Плюй на полъ.
— Неловко, ваше благородіе, неравно васъ оплюешь… Вдь нашему брату, коли ужь курить, такъ и плевать надо, а то скусу настоящаго нтъ.
Онъ открылъ окно, съ наслажденіемъ затягивался папиросой и далеко-далеко сплевывалъ.
— Теперь прідешь въ Питеръ, такъ сейчасъ на постоялый и завтра работу искать? спросилъ я.
— Зачмъ на постоялый? Зачмъ работу искать? У насъ и фатера своя есть, и работа завсегда есть. Мы артелью живемъ. Теперь ужь наши, поди, мстахъ въ трехъ подрядились.
— А велика ваша артель?
— Человкъ тридцать, а ино и больше бываетъ. Матку держимъ, стряпуху, значитъ. Она насъ и обошьетъ, и обмоетъ, и состряпаетъ намъ.
— Неужто одна на всхъ управится?
— Управится. Чего ей не управиться? Баба здоровенная, молодая, стъ въ волю…
— И красивая баба?
— Ничего. Съ ды гладкая, грудастая.
— Поди, за ней молодые-то парни въ артели ухаживаютъ.
— То есть какъ это?
Мужикъ вытаращилъ глаза.
— Ну, не пріударяютъ за ней? поправился я.
— Зачмъ ее
Мужикъ даже какъ будто обидлся. Мн досадно стало, что онъ не понимаетъ меня и я старался поправиться.
— Ты все не такъ понимаешь меня. Ну, не трогаютъ ее у васъ?
— Я теб, говорю, если ее кто тронетъ, такъ мы сами всякаго тронемъ!
Я начиналъ бситься.
— Опять все не то… Ну, не цалуютъ ее у васъ? — пояснилъ я ему.
— Ахъ, да… ты насчетъ заигрыванья? Нтъ, у насъ на этотъ счетъ бда! Ни въ жизнь! Сейчасъ штрафъ… Какъ застанемъ кого — сейчасъ съ того четверть водки штрафу и посл шабаша выпьемъ. У насъ на этотъ счетъ строго… и ахъ, какъ строго!
— Но вдь все-таки случается-же?
— Какъ не случаться, случается. То сами застанемъ, то она намъ нажалуется. И ужь тогда хоть ты въ кровь расчешишь, а коли виноватъ, такъ ставъ четверть!
— Ну, вотъ видишь: объ этомъ я и спрашивалъ. И часто вамъ это угощеніе достается?
— Часто. А то какже? Вдь у насъ артель. Мы водки-то, почитай, сами и не покупаемъ, — все штрафная.
Прислушивавшійся къ нашему разговору монахъ улыбнулся.
— Значитъ, каждый день разршеніе вина и елея, — проговорилъ онъ, но тотчасъ-же спохватился, перекрестился и прибавилъ: Господи, прости мое согршеніе!
Поздъ тихо подъзжалъ къ станціи. Его тормозили. Мужикъ поднялся съ мста, нахлобучилъ на голову картузъ и, роясь въ карман, сказалъ:
— Пойдти да выпить малость на пятачокъ, а то со сна-то какъ будто что-то знобить стало…
1874