В Венесуэле скучно без оружия
Шрифт:
Как только дверь закрылась, Роман, извиваясь, пополз в угол. Там он принялся рыть ногами землю, благо, пол был земляной. Выкопав что-то наподобие длинной ямки, он начал ворочаться в ней, как свинья в грязи, прикладываясь поочередно к прохладным местам разными участками тела.
Радикального облегчения это Роману не принесло, тем более что добраться до холодного мешала одежда. Но хоть на миг становилось легче, а в его положении и миг многого стоил. Плеснув на него воды, Антонио, сам того не зная, подсказал выход. Теперь Роман
О боли в суставах он не думал. Это пытка была ему по зубам – добрейший Антонио был прав, когда говорил о том, что он приучен к боли. В своих экспериментах Роман доходил когда-то до того, что плотно садился на иглу, и ему были известны не понаслышке все муки наркомана, пребывающего в процессе «ломки».
Поэтому, пока пытка не перешла в последнюю стадию, он мог терпеть, думать и действовать.
Корчась в вырытой яме – жирном, благородном черноземе – Роман яростно растягивал веревки. От этого его плечи болели гораздо сильнее остальных частей тела. Но Роман, сжимая зубы, дергал и дергал свои путы, упорно добиваясь того, чтобы веревки на руках хоть немного ослабились.
Когда это все-таки произошло, Роман подтянул колени к груди, свернулся калачиком и, воя от боли и от сверхъестественных усилий, сумел протащить ноги через связанные руки.
Теперь они оказались впереди.
Роман хотел вцепиться в веревку зубами, но зуд, ставший невыносимым, заставил его забыть об этом.
Он разорвал на себе майку, брюки и, не сдерживая стонов, начал кататься в яме, пытаясь разодрать пиджак, мешающий добраться телу до прохлады.
Если бы кто увидел его со стороны, то он тут же захотел бы вызвать бригаду медиков из психушки. Грязный до отвращения человек в изодранных одеждах, скуля и воя, вертелся, как волчок, в земле, точно хотя зарыться в нее, подобно кроту.
Но Роман меньше всего думал о том, как он выглядит со стороны. Он чувствовал только свое горящее тело и те краткие периоды наслаждения, когда ему удавалось хоть на секунду забыть о боли. Земля набивалась ему под майку, под брюки, лицо Романа было перепачкано, волосы стояли дыбом, но это не имело никакого значения. Он думал только о том, чтобы получить облегчение, и готов был ради этого зарыться в человеческое дерьмо, не то что в землю.
Альберто уже давно вслушивался в стенания пленника.
Он пытался подсмотреть в щель, что там с ним делается, но в сарае было темно, к тому же, Роман барахтался в яме, и Альберто, к его великой досаде, ничего не мог разглядеть.
– Эй, ты! – однажды не выдержал он. – Ты чего кричишь?
Роман, грызя веревку на запястьях, ответил длинным, прерывистым стоном. Ему даже играть не приходилось, настолько мучительны были его ощущения.
– Хочешь говорить? – приникая то глазом, то ухом к щели, допытывался Альберто.
Роман разразился стоном, воюя с болью и путами.
– Я позову синьора, – предложил
Ответом ему служил очередной стон, до того тяжкий, что даже у Альберто пошли мурашки по коже.
– Упрямый дурак! – крикнул он. – Все равно ты во всем признаешься. Зачем так мучиться?
Роман яростным рывком, едва не сломав зубы, сорвал веревку с запястий. В это же мгновение он сбросил пиджак и с визгом упал обнаженной спиной на землю, ерзая по ней так, что кожа вмиг стала черной, как сажа.
Господи, как хорошо!
Одновременно Роман развязывал веревки на ногах. Руки, скользкие от пота и от земли, превратившейся под ним в жидкое месиво, то и дело соскальзывали, но тем яростнее Роман продолжал свои попытки.
– Будешь говорить? – взывал Альберто, жаждущий отличиться.
Кроме того, ему надоело томиться возле сарая, в то время как его упитанный приятель потягивал кофе в прохладе дома.
Роман только стонал.
Альберто, постояв еще несколько минут, разочарованно отошел от двери. Должно быть, доктор дал этому puto слишком слабую дозу.
Наконец ноги были свободны.
Желание стащить мокасины и ступить босыми ногами на землю едва не свело Романа с ума.
Но он не дотронулся до обуви, как бы сильно ему того ни хотелось. Она еще ему понадобится, а Роман не был уверен, что, сняв ее, у него достанет силы воли надеть ее снова.
Сотрясаясь, точно в жестокой лихорадке, Роман поднялся из своей ямы и попытался дойти до дверей, до которых было шагов десять.
Это оказалось выше его сил. Не сделав и пяти шагов, он с воем кинулся обратно к яме.
Если бы доктор Антонио случайно не подсказал ему, как можно облегчить страдания, Роман позвал бы Рамеро уже с добрый час назад.
Но он нашел способ противостоять боли. И пусть этот способ был примитивен и имел весьма кратковременный эффект, он все-таки существовал, и вместе с ним получила право на существование и надежда.
Пролежав несколько минут в грязи, Роман крикнул слабым голосом.
– Альберто!
Дохляк, присевший было на корточки в тени сарая, насторожился.
– Мне послышалось или он вправду меня зовет? – спросил он охранника, дремавшего рядом на траве.
Тот пожал плечами, не очень поня со сна, о чем его спрашивают.
– Альберто! – возопил Роман.
– Что? – подскочил к двери телохранитель Рамеро. – Что ты хочешь? Позвать синьора?
Роман зарыдал.
– Альберто! – со стоном выкрикивал он. – Послушай, Альберто!
– Да? Да, я слушаю тебя, – прижимаясь ухом к двери, отвечал дохляк.
Роман теперь уже плакал в голос.
Альберто переглянулся с проснувшимся охранником. Видно, этому шпику здорово досталось. Он не был похож на того, кто может просто так залиться слезами. И коли уж он до этого дошел, то, значит, припекло его, что надо.