В военном воздухе суровом
Шрифт:
– Самолет сгорел... А я начал кататься по болоту - одежда тлела. Повстречал женщину. Завела в крайнюю избу - переодела, лицо кислым молоком смазала... Попутчиком был уголовник из бобруйской тюрьмы. Он из этих мест. Фрицы таких отпускали на все четыре стороны. Я тоже арестантом прикинулся, вот и дошел... Отоспался, подлечился Вася Сорокин - подавай ему другого "коня". А где его взять? Сорокин со своим техником стали "безлошадными".
С появлением "безлошадных" боевую работу начали вести в две смены: одни летают, другие отдыхают. Отдыхали на первых порах на аэродроме, вблизи стоянок. Время проводили
Самую многочисленную группу составляли любители чтения. В первую очередь читали газеты: описания подвигов вслух, сообщения ТАСС молча. В те дни был опубликован Указ о присвоении за тараны трем летчикам-истребителям - младшим лейтенантам Харитонову, Здоровцеву и Жукову звания Героя Советского Союза. Израсходовав боеприпасы, эти летчики продолжали преследовать немецких бомбардировщиков. Несмотря на сильный огонь вражеских воздушных стрелков, ребята сблизились с фашистскими самолетами и порубили винтами хвосты. Все трое вернулись на свои базы. Тараны были произведены 28 и 29 июня. О них было много разговоров.
Добывали и книги. Как-то Мухамеджан Шакирджанов приволок книгу размером с том энциклопедии. В ней было много репродукций картин. Летчика просят почитать вслух. Читает он с акцентом, темпераментно. Его перебивают вопросами.
– Мухамеджан, а почему у художника двойная фамилия?
– У нас бывает и тройная...
– отвечает он.
– А почему он еще и Водкин?
Мухамеджан озадаченно мигает, начинает кипятиться:
– Лубил выпит - закусит...
Аудитория смеется.
Но вот на аэродроме появилась "эмка" генерала Кравченко. Он подкатил к попавшемуся на глаза Рябову, открыл дверцу автомобиля. выставил пыльные сапоги на широкую подножку, сидит, как на крылечке своего дома.
– Что там за скопище людей?
– спросил он Рябова.
– Отдыхающая смена летчиков, товарищ генерал.
– И давно они там у вас лежат?
– Как только позавтракали, так и ушли на отдых.
– А после обеда что будут делать?
– Снова отдыхать, товарищ генерал. Летать будут завтра. Кравченко пристально посмотрел на Рябова. Раскрыл пачку "Казбека", вышел из машины, пыхнул дымком.
– И вы считаете это отдыхом? Настоящая лежка, как у медведей зимой. Только те забираются в самую глухомань лапу сосать, а вы держите летчиков на аэродроме. Ведь тут все у них на глазах происходит. Небось про себя счет ведут: сколько не вернулось с задания, кого как зенитки или "мессеры" побили. Если на такое насмотришься, невольно разные мысли в голову полезут... А вдруг фрицы налетят да перебьют наш золотой фонд прямо на аэродроме, тогда что? В воздухе теряем, не хватало еще и на земле!
Рябов молчал. Не может же он тут, на лесном аэродроме, красный уголок построить...
– Вот что, - приказал Кравченко, - берите полуторку да поезжайте вместе с этими летчиками на речку, искупайтесь. Пусть снимут амуницию, бельишко пополощут, побултыхаются нагишом. А из Костюковичей привезите туда вина, закуски... Всех оделите, да не скупитесь, пусть разрядятся. Сейчас это даже приказом разрешено. Я, пожалуй, к вечеру тоже туда прикачу.
Летчики второй смены с наслаждением барахтались
Борис Евдокимович всех как будто оделил, никого не обидел. Потом заметил стоявшего поодаль с безразличным видом капитана Лесникова. Тот подпирал плечом ствол березы, записная книжка в руках.
– Лесников!
– весело крикнул Рябов.
– Стихи, что ли, сочиняешь? Подходи, не задерживай!
– Я тут регистрацию заканчиваю...
– отозвался Лесников.
– Какую еще регистрацию? Лесников пояснил:
– А помните, Борис Евдокимович, когда меня за это самое на партячейке разбирали. Тогда выходило, что вроде бы никто из активно выступавших против меня в рот вина никогда и не брал. А теперь посмотрите, какая у всех активность, - аж на высшем уровне колышется!
Наш комиссар ценил остроумие и любил шутку.
– Ты и меня в "активисты" записал?
– Еще не успел, - замялся Лесников.
– Что больше уважаешь?
– Мне уж, Борис Евдокимович, чего-нибудь покрепче...
Командир 4-й эскадрильи капитан Владимир Дмитриевич Лесников "прикладывался" к своему "крепкому" в последний раз. На следующий день он не вернулся с боевого задания. Это была тяжелая для полка безвозвратная потеря...
Бдительность
Когда разыскивали севшие вынужденно самолеты, техник Андрей Лиманский направился через лес к деревне Прусино: решил расспросить жителей да заодно раздобыть перекусить. Уж очень проголодался.
Выйдя из леса, он увидел вдалеке селение и заметил стоявший у крайних изб штурмовик. Техник несказанно обрадовался неожиданной находке и прибавил шагу.
Самолет стоял в картофельной ботве на колесах - значит, вполне исправный. Издали различил выведенный на фюзеляже белой краской номер: двойку. Так это же комиссара Рябова самолет! Как же он его в грозу так ловко "припечатал" и не скапотировал?
Штурмовик окружили суровые бородачи. У одного за поясом топор, другой в руке держит, словно пику, вилы. "Похож на Ивана Сусанина, - подумал техник. Мощную охрану выставил Рябов".
Подошел к старикам, поздоровался. Ответили на приветствие сдержанно, а тот, что был с топором, спросил:
– А хто вы будете?
– Я из авиационной части. Техник.
– По какой вы тут справе?
– Разыскиваю наши самолеты.
Старики косились на небритого пришельца, угрюмо помалкивали, переминаясь с ноги на ногу. Лиманский почувствовал недоброе и спросил:
– Где же летчик с этого самолета?
– А ён у той баньке под надежной охраной находитца.
– Зачем ему охрана?
– А чтоб не утек. Дюже дябелый немец попався.
– Какой немец?!
– изумился Лиманский.
– На этом самолете наш комиссар летает!
– Мы уже не ядного такого "комиссара" споймали, что на ерапланах летають ды на парашютах в красноармейской форме спускаютца...
Лиманский не на шутку переполошился. В ту пору было немало слухов о немецких диверсантах, парашютистах, шпионах, засылаемых к нам в тыл. Для таких слухов были основания. По проходившим через города западных областей войскам стреляли с чердаков. Часто нарушалась проводная связь - кто-то вырезал большие куски проволоки. А случай на Березине...