В волчьей пасти
Шрифт:
Внезапно заключенные в передних рядах бараков пришли в движение. Вытягивая шеи, одни через плечи других, они старались рассмотреть, что происходит у ворот.
Кремер тоже вскочил и поспешил к окну.
Две легковые машины въехали на апельплац и остановились. Из первой выпрыгнули двое: Клуттиг и Камлот. Из второй вышли Швааль, Вейзанг и Виттиг.
И вот гроза надвинулась! Несколько сот эсэсовцев промаршировали через ворота. Камлот отдал какие-то распоряжения. Были установлены пулеметы и в них вложены патронные ленты. За пулеметами разместилась цепь эсэсовцев
Кремер чувствовал, как у него пульсирует кровь в висках.
Если откроют огонь, прежде всего пострадают передние ряды бараков. Заключенные в панике отпрянули от окон.
— Сейчас начнется! Сейчас начнется!
Они метались, заползали под столы и скамьи. Несколько наиболее храбрых все же остались у окон.
— Начальник поехал по лагерю! — закричали они.
Кремер торопливо окинул взглядом представившуюся ему картину. На главной вышке и на других началась суета. Часовые устанавливали пулеметы и наводили их на бараки.
Кремер выбежал из барака.
Машины проехали в глубь лагеря, к последним рядам бараков. Здесь они остановились. Кремер побежал к ним. Первым выпрыгнул из машины Клуттиг и бросился к ближайшему бараку. Это был барак номер тридцать восемь!
Швааль выбрался из своей машины.
— Почему заключенные не строятся? — заорал он на Кремера.
Дернув дверь, Клуттиг ворвался в барак. Его глаза за толстыми стеклами очков сверкали; он быстро огляделся. Все заключенные при его внезапном появлении встали. Рунки поспешно спрятался где-то позади. Клуттиг, выпятив нижнюю челюсть, осматривал одного за другим безмолвных людей. Вдруг его глаза расширились. Он оттолкнул двух стоявших перед ним заключенных и шагнул вперед. На столе старосты он увидел ребенка. Мальчик задрожал и испуганно ухватился за Бохова, который обнял его рукой. Клуттиг раскрыл рот, и кадык у него запрыгал. Бохов стоял не шевелясь. Заключенные оцепенели.
— Ах, вот оно что! — взвизгнул Клуттиг. В ярости он выхватил из кармана пистолет.
И тут произошло неожиданное. В одну секунду вокруг Клуттига образовалась пустота, а перед ребенком выросла стена из заключенных. Ни слова, ни возгласа. Немые фигуры, в упор смотрящие на Клуттига.
Он круто повернулся, словно почуяв неладное позади. Но и за ним заключенные стояли, тесно сгрудившись. Люди загородили собой дверь!
Клуттиг был отрезан от остального мира.
Куда ни взгляни — нахмуренные люди, опущенные руки, кулаки. Глаза, внимательно следящие за каждым его движением… Клуттиг был похож на пойманного зверя. Он чувствовал вокруг себя настороженность, готовность броситься, чувствовал опасность. Стрелять? Он вскинул пистолет.
И тут — новая неожиданность. Заключенные у двери, члены тайных групп, расступились. В этом был безмолвный вызов. На жестких скулах Клуттига вспыхнули красные пятна. У него отнялся язык, во рту пересохло.
— Ах, так! Значит… — прохрипел он и одним прыжком очутился за дверью.
Увидев Кремера, стоящего перед начальником лагеря, несколько старост подошли
— Почему заключенные не строятся? — снова заорал Швааль.
Кремер шагнул ближе.
— Они боятся штурмовиков, которые обстреливают железные дороги и маршевые колонны.
Швааль пожал плечами, а затем, подбоченясь, заявил:
— Вы находитесь под нашей защитой. Даю вам еще полчаса. Если лагерь не построится, я прикажу очистить его вооруженной силой.
Тут подбежал разъяренный Клуттиг, и в тот же миг завыла сирена, — так неожиданно, что Швааль, испугавшись, вскочил в машину. То повышая, то понижая тон, выводила сирена свои рулады.
— Гауптштурмфюрер! — крикнул Камлот из машины. С пеной бешенства в углах рта Клуттиг набросился на Кремера, ударил его кулаком по лицу, завопил:
— Проклятый пес!
Кремер пошатнулся и едва удержался на ногах.
Клуттиг вскочил в машину, поднял пистолет. Какой-то староста вскрикнул. Но Клуттиг уже нажал на гашетку, потом еще раз и еще. Выстрелы прогремели подряд один за другим. Кремер взмахнул руками, словно собираясь погнаться за мчавшейся прочь машиной, упал ничком и начал кататься по земле. Сирена все еще выла.
Из ближайших бараков выскочили заключенные. Бохов протиснулся между ними и склонился над Кремером.
— Скорей в лазарет!
Перевернув скамью, они уложили на нее Кремера и, как на носилках, бережно понесли его к Кёну.
В передних рядах бараков заключенные выстрелов не слышали. Теснясь у окон, они видели только, как прошли в обратном направлении машины. Камлот, проезжая мимо взволнованных эсэсовцев, выкрикивал им какие-то приказания.
Вой сирены съежился и затих.
Увидев в окна, что эсэсовцы забирают оружие и беглым шагом спешат за ворота, заключенные возликовали:
— Удирают, удирают!
Подавленные и молчаливые, Бохов и старосты блоков обступили стол, на котором лежал раненый.
Кён работал уверенно и спокойно. Зондом извлек он из груди две пули, попавшие рядом. Он продезинфицировал раны, и два санитара наложили бинты.
— Опасно для жизни?
Кён молча отошел к раковине, вымыл руки, затем повернулся к Бохову, задавшему вопрос, и отрицательно покачал головой.
— Его не загубит никакой Клуттиг!..
Уже два часа длилась на этот раз тревога. Преисполненные радости, заключенные коротали время все вместе. За стенами лагеря, по-видимому, шел отчаянный бой.
В воздухе стоял непрерывный гул. Слышны были выстрелы зенитных орудий, разрывы снарядов, и казалось, что эти звуки все приближаются.
Кремеру устроили постель в помещении санитаров. Кён сидел рядом и ждал его пробуждения. Наконец раненый пошевелился и открыл глаза.
— Ну?.. Что такое? — сердито и удивленно спросил он, увидев над собой лицо бывшего актера.
— Воздушная тревога, — как можно ласковее ответил Кён.
— Я хочу знать, что со мной!
— Ничего особенного. Легкий испуг средь бела дня. Ну-ка, дружище, выпей вот это!