В воскресенье рабби остался дома
Шрифт:
— Да, может быть. Возможно, Вилкокс помог ему пристроиться к делу. Хорошо, сдаюсь. Но как это связано с его смертью? И с Беггом?
— Мы не закончили с Музом, — укоризненно сказал рабби.
— Ну-ну, и что он делал потом?
— Он вернулся в Барнардс-Кроссинг и пошел прямо к мистеру Беггу.
— Что еще у вас есть на Муза?
Рабби покачал головой.
— Я не знал его. Могу только предположить, что все его поведение на пикнике и в Хиллсон-Хаус говорит о том, что он был в состоянии эйфории. И тот факт, что он пренебрег домашним обедом, — серьезный проступок в семье Картера, — означает, что
— А Бегг? — язвительно спросил Лэниган. — И что он делал, вы знаете? Куда он пошел после того, как расстался с Музом?
— Боюсь, это было бы чистой теорией.
— Согласен. Но уж теперь-то чего останавливаться? Продолжайте, теоретизируйте.
— Так вот, я думаю, что он поехал к Вилкоксу. Раз Муз пришел к Беггу сразу после визита к торговцу наркотиками, который только что взял его в дело, то можно предположить, что Бегг тоже был агентом Вилкокса или партнером. Если он был агентом, то, конечно же, был против любого дележа территории, особенно с Музом. А если был партнером, то мог пойти, чтобы выразить свое несогласие.
Лэниган откинулся на спинку стула и молча уставился на рабби. Наконец он сказал:
— А вы не позаботились, случайно, подтвердить это парочкой фактов? Или я что-то пропустил?
Рабби добродушно усмехнулся.
— Я же говорил, что это чистая теория, но если посмотреть с другого конца, она может выглядеть более обоснованной. Например, это дает нам первый реальный мотив для убийства Муза. Муз знал, куда пошел Бегг, и, услышав о смерти Вилкокса, мог догадаться, кто это сделал.
Лэниган снова надолго замолчал
— То есть теперь вы вешаете на Бегга еще и убийство Вилкокса.
— Все сходится.
— А доказательства?
— Может быть, отпечатки пальцев Бегга в квартире Вилкокса?
Лэниган опять покачал головой.
— Через неделю после того, как полицейские все там обшарили?
— Одну минуту. Вы же говорили, что его видела какая-то женщина.
— Мадлен Спини. Бостонская полиция думала, что они чего-то добились, когда она опознала Муза по фотографии из архива бостонских газет. А в уголовной картотеке снимки другого размера, вероятно, поэтому она ее и выбрала — из-за отличия. Судя по их словам, я сомневаюсь, что она способна кого-то узнать. Она не слишком сообразительна.
— Тогда, может, он ее узнает?
Глава LVII
— Машина на аллее? Хорошо, значит, он дома.
— Наши действия, шеф? — спросил бостонский детектив.
— Ты едешь по дороге и возле дома останавливаешься, — сказал Лэниган. — Не выключай двигатель, ты просто остановился спросить дорогу. Мадлен выйдет. Дом будет с ее стороны. Застегни пальто и подними воротник, Мадлен. Прекрасно. Голову немного опусти. Молодец. Итак, ты поднимаешься и звонишь. Когда он открывает дверь, ты даешь ему время хорошенько тебя рассмотреть и спрашиваешь, как попасть на дорогу в Бостон. Ничего страшного. Худшее, что он может сделать, — захлопнуть у тебя перед носом дверь. — Он повернулся к полицейскому. — А ты просто тихонько сидишь и смотришь, не будет ли чего необычного.
— Например?
— Например, поведения, необычного для человека, у которого просто спрашивают дорогу. Мы будем
— Как в аптеке.
И обе машины тронулись: в одной Мадлен Спини и полицейский из Бостона, во второй Лэниган и Дженнингс. Когда они достигли Тарлоу-Пойнт, женщина вышла и направилась к дому Бегга. Она нажала на кнопку звонка, и через минуту дверь распахнулась.
— Да?
Как было велено, она подняла голову над воротником пальто. Оба уставились друг на друга.
— Ты?
Полицейский быстро направился к дому.
Глава LVIII
Было уже хорошо за полдень, и Мириам с беспокойством наблюдала, как муж ходит по комнате. Время от времени он хватался за какую-нибудь книгу и пытался читать, но тут же откладывал ее и снова принимался ходить.
— Может, ты все-таки пойдешь в храм, Дэвид, хотя бы посмотреть, все ли в порядке?
— Нет, я буду дома, пока не дождусь звонка от Лэнигана. Кто-нибудь там проследит — кантор, или Брукс, или, может, мистер Вассерман.
Он подбегал к телефону на каждый звонок. Звонили в основном ему, но он отвечал как можно короче, боясь помешать Лэнигану дозвониться. Наконец, когда уже совсем пора было идти в храм и начинать Седер, позвонил Лэниган. Рабби минуту послушал, потом улыбнулся.
— Спасибо, — сказал он, — и спасибо за звонок.
— Все в порядке? — спросила Мириам, когда он повесил трубку. — Теперь мы можем идти?
— Да, теперь мы можем идти.
Приходящая няня уже полчаса ждала, когда они, наконец, уйдут и можно будет включить телевизор. Мириам дала ей несколько последних наставлений и пошла к машине. Минутой позже вышел рабби с магнитофоном, на который обычно диктовал письма, — по-видимому, чтобы записать службу на пленку. Эта неожиданная сентиментальность слегка удивила ее.
Когда они приехали в храм, прихожане все еще бродили по залу, разыскивая карточки со своими именами, беседовали, менялись местами, чтобы сидеть рядом с друзьями. Столы выглядели торжественно — на снежно-белых скатертях сверкало серебро, а на длинном главном столе стояла великолепная ваза с цветами. К главному столу были пододвинуты кресла, на каждом лежала подушка, чтобы облокотиться на нее, как предписано ритуалом; рядом с каждым креслом стояли обычные стулья для жен. Перед местом рабби лежали обязательные три куска мацы, накрытые салфеткой, и стояло блюдо для Седера с яйцом, мясом с косточкой, горькими травами, зелеными травами и двумя маленькими блюдцами — одно для хрена, а второе для смеси рубленых орехов и яблок.
За главным столом все уже расселись, и прежде чем занять свое место, рабби подошел к каждому поздороваться и пожать руку.
— В хорошем голосе, кантор?
— В отличном, рабби.
Старый и болезненный мистер Вассерман утонул в огромном кресле, предназначенном для председателя ритуального комитета. Он обеими руками пожал руку рабби.
— Я люблю проводить Седер у себя дома, но в этом году дети не смогли приехать. И, кроме того, иногда для общей пользы…
Горфинкль украдкой наблюдал, как рабби шел вдоль стола. Когда тот приблизился, он поднялся и официально протянул ему руку.