В закрытом гарнизоне. Книга 3
Шрифт:
– А заодно организуем и призы, – развивает мысль Паша. – В каждую сотню по гайке, кому попадет на зуб, тому воблу.
– Как бы того, не подавились, – с сомнением косится на него заместитель. – Ты уж согласуй это с доктором.
– Обязательно, – соглашается помощник, – ну, так я пошел? Озадачу интенданта.
Заместитель солидно кивает, мы остаемся одни и я ложу ему на стол бумажку.
– Это что? – разворачивает он ее и близоруко щурит глаза.
– Да так, вроде частушек, почитайте.
А– твою мать, так это ж махровая антисоветчина! – наливается он краской. – Откуда?
– Мичмана после вахты поют, в семнадцатой каюте.
– Ну, я им курвам покажу, – шипит зам. – Получают как министры и такое блядство.
Чуть позже я иду назад, с бутылкой минералки для дока и представляю, как он обрадуется.
– О, боржом! – экспрессивно восклицает Саня, изымает у меня бутылку и бережно водружает на стол. – Шас заморозим и вечером дерябнем, – потирает руки.
Я замечаю на кушетке россыпь никелированных гаечек, беру одну и с интересом рассматриваю.
– Тут заходил Паша Малько, – кивает на нее Саня, – ты в курсе, что они задумали?
– Ага, – киваю я, – в курсе.
– Что ж, психологически все верно, я лично «за». Щас продезинфицирую гайки и завтра приступим к апробации.
– А если кто подавится или проглотит, тогда чего?
– Вырежу, – решительно говорит док, и я ему верю.
Саня по специальности хирург и страдает патологической страстью ко всякого рода операциям. С год назад он удачно вырезал в море аппендикс боцману, виртуозно вскрывает скальпелем панариции и фурункулы и всегда активно ищет, на ком бы еще попрактиковаться.
– Ладно, я пошутил, – угадав мои мысли, ухмыляется док. – Если что, они выйдут сами, потому как мелкие.
После этого он извлекает из шкафа объемную зеленоватую бутыль с намалеванным на наклейке черепом с костями и надписью «spiritus us т», отливает немного в мензурку и ссыпает туда гайки.
Порядок, – бормочет он, затыкает мензурку пробкой, затем убирает бутыль, натягивает на себя куртку, с надписью «начальник медслужбы» на боевом номере и, прихватив мензурку и наш боржом, насвистывая, выходит из амбулатории.
Спустя минуту чмокает дверь и в проеме возникает КГДУ-1, капитан-лейтенант Вася Белякин.
– Привет, Валер, ну и парилка, а где наш эскулап? – кивает на пустое кресло.
– Ушел к интенданту.
– Вечно болтается по лодке, хрен его поймаешь, – недовольно брюзжит Вася.
– А что нужен?
– Ну да, хотел после вахты позагорать.
– Так в чем вопрос, давай, – киваю я на стоящий в углу кварцеватель.
Саня переступает высокий комингс, стаскивает с себя всю одежду и, увенчав лицо защитными очками, укладывается под аппаратом на кушетку.
Я щелкаю включателем, помещение наполняется синим светом и в воздухе
– Озон расщепляется, лепота – сладко зевает Вася, забрасывает руки за голову.
– Ты ж смотри, не больше десяти минут, а то сгоришь, – киваю я на висящий над столом хронометр и перебираюсь в изолятор.
– А представляешь, Валер, вот вернемся мы из автономки, сдадим лодку и двинем всем экипажем в санаторий, в Крым, – мечтательно говорит Белякин. – А там красота, синее море, пальмы и все такое. Я надену белую форму, прицеплю кортик и вечером на набережную. Закадрю самую красивую телку и в кабак. Она конечно спросит, откуда у тебя такой загар? А я – да так, отдыхал на Бермудах детка. Представляешь?
– Ага, отвечаю я, – усаживаясь на койку, – представляю.
– Ну а потом…, – бормочет Вася и издает могучий храп.
Я тоже зеваю, приваливаюсь к переборке и начинаю клевать носом.
Мне грезится Крым, пальмы и жующие траву телки.
– А-а-а! – нарушает тишину душераздирающий вопль, я вскакиваю, врезаюсь башкой в верхний кронштейн и впрыгиваю в амбулаторию.
В ее слепящем мареве, носится орущий Вася издавая запах пригоревшего бифштекса.
Я вырубаю кварцеватель и на мгновение слепну.
Потом откуда-то возникает док, амбулатория сотрясается от матов и в его руках извивается очередной желанный пациент.
Стонущему Васе дается чарка спирту, пострадавший укладывается на кушетку и густо намазывается какой-то маслянистой гадостью.
Не ной! – сдергивает у него с глаз очки Саня, и мы заходимся в гомерическом хохоте.
Под ними два пятна незагоревшей кожи и Вася напоминает гуманоида.
– Красавец! – довольно чмокает губами док, – давай топай в каюту, завтра будем делать операцию.
– Какую на хрен операцию? – пугается каплей.
– Пластическую, – значительно изрекает Саня, – давай, давай, топай.
На следующий день в старшинской кают-компании мы дружно лепим пельмени. Здесь практически все свободные от вахты, радостные и оживленные.
В центре, в громадном алюминиевом лагуне накрученный кокшей фарш из двух сортов мяса – говядины и свинины, сюда же, мо мере надобности его помощниками доставляются с расположенного рядом камбуза сотни аккуратно выдавленных тонких кружков теста, на которые вестовые шлепают ложечками начинку, а «док» впечатывает в каждый сотый, выкупанную в спирте гаечку.
– Хорошее дело пельмени, – топорщит казацкие усы зам, ловко залепляя очередное гастрономическое чудо. – Только чебуреки лучше. (Он родом из Баку и обожает кавказскую кухню).
– А че такое чебуреки, товарищ капитан 2 ранга? – интересуются сразу несколько моряков.
– Да те же пельмени, только вот такие, – распяливает он все пять пальцев. – И их варят в кипящем масле.
– Это ж надо, – шмыгает носом кто-то из мичманов. – Может налепим и чебуреков.
– Не, – отрицательно вертит бритой башкой кок. Там совсем другая технология.