В закрытом гарнизоне
Шрифт:
Полночь. Северная Атлантика. Борт подводного ракетоносца.
В отсеках легкий гул корабельной вентиляции, приглушенный свет подволочных плафонов, редкие команды по боевой трансляции.
– Погружаемся на глубину двести метров. Осмотреться в отсеках! – следует очередная.
Вслед за этим, из неоткуда материализуются вахтенные, выполняют, что предписано и нетленно исчезают.
– У-у-у, – монотонно гудит вентиляция.
– Хр-р-, – вплетается в нее из полуоткрытых дверей кают, где отдыхает очередная смена.
Впрочем, спят, далеко не все.
В офицерской кают-компании,
Памятуя завет вождя мирового пролетариата, о том, что «важнейшим из искусств для нас является кино», на корабле его впитывают ещенощно и в изрядных количествах.
А поскольку старшим на борту, в этот раз заместитель командира соединения, ассортимент фильмов радует новизной и разнообразием.
В сорока жестяных коробках, полученных в Политуправлении флота и упрятанных замполитом в компрессорной выгородке первого отсека, под бдительным надзором торпедистов, хранятся перлы советского кинопроката.
– Ну что, комиссар, чем сегодня порадуешь? – басит от центрального стола замкомдива, и удобно расположившиеся на диванах и привинченных к палубе креслах, жаждущие приобщиться к искусству офицеры, оживляются.
Кстати, выглядят они весьма импозантно. Многие с бритыми, сияющими как бильярдные шары головами, разнокалиберными усами и пока еще жидкими бородками. Дань, так сказать, подводной моде.
Ну, и как положено при посещении кают-компании, все в отутюженных кремовых рубашках, легких синих штанах и кожаных тапках. Рубашки, по неизвестно кем заведенной традиции, украшены выполненными водостойким суриком штампами, по числу пройденных автономок и свидетельствуют о боевой наплаванности их владельцев.
Самые – самые старпом и механик. Они все в штампах, как ходячие бандероли.
– Предлагается новый фильм Данелия, – молодцевато подкручивает казацкие усы чернявый капитан 2 ранга. – «Мимино» называется.
– Это который снял «Путь к причалу»? – проявляет высокую осведомленность командир.
– Ну да, – поудобнее устраивается в кресле механик. – По сценарию Вити Конецкого.
– Наш человек, – многозначительно изрекает замкомдива. – Давай, Эдуард Иваныч, запускай берлагу.
Замполит подает знак в сторону уже вооруженной бобинами «Ураины», старшина-акустик, он же по совместительству киномеханик, тянет руку к рубильнику и через секунду в полумраке кают-компании возникает тихий стрекот.
Сначала на белом полотне висящего впереди экрана появляются пленочная перфорация, название фильма и титры, а потом с борта летящего вертолета открывается прекрасная картина гор, синеющего над ними неба и земной ландшафт.
– Красота, – ветерком шелестит среди зрителей, а впечатлительный доктор от восторга всхлипывает.
Далее, после приземления, следуют несколько колоритных диалогов горцев, вызывающих у аудитории дружный смех, вертолет снова парит над горами, и все вокруг наполняет жизнеутверждающая песня
Мера мемгеребс удзило зеца,Замбахи вели.Ту мильхис вмгери ту севдиоб,Маицаторжественно выводит мягкий баритон, и у многих по телу пробегают мурашки.
Чито вгрито чито маргалито да,Чито вгрито чито маргалито да,следует далее оригинальный припев, и в него вплетаются звуки барабана.
Песня будоражит, куда-то зовет и рвется из прочного корпуса.
– Хорошо поет, – покачивая в такт ногой в тапке, констатирует замкомдива. – Душевно.
Когда первая часть заканчивается и киномеханик перезаряжает установку, офицеры живо обмениваются впечатлениями и довольно улыбаются.
– Вот видишь, Михал Иваныч, – обращается командир к здоровенному минеру. – Летает человек в воздухе, песни душевные поет. – А ты на швартовках всегда матами ругаешься.
– Он, не ругается, – пихает локтем в бок приятеля командир ракетчиков. – Это наш Миша так разговаривает.
В кают-компании грохает смех, и фильм продолжается.
Когда он заканчивается и врубается свет, офицеры некоторое время сидят и молчат. Всем хочется продолжения и почему-то грустно.
На следующую ночь «Мимино» показывают в старшинской кают-компании мичманам и матросам, и тот, что называется, вызывает фурор.
«Чито вгрито» бормочут на многих боевых постах и в рубках, а в общественных, вроде курилки и амбулатории местах, то и дело летают крылатые фразы.
Типа, «Ларису Ивановну хачу» или «Я тебе умный вещь, скажу. Только ты не обижайся».
А когда в кают-компаниях пьют вечерний чай, к которому подается сухая простокваша, кто-нибудь обязательно интересуется у соседа «ты пачиму кефир не кушаишь? Не любишь?».
И еще многих интересует перевод слов «чито вгрито», по поводу которых разгораются жаркие дискуссии.
В экипаже есть русские, украинцы, белорусы и даже сыны вольных степей, а вот грузин нету.
Точку в этом вопросе ставит экипажный полиглот – доктор. «Чита», исходя из его лингвистических познаний, это девушка – зазнайка. Данное устраивает стороны, и все довольны.
На исходе третьего месяца, при возвращении в базу, в последнюю ночь на борту снова крутят полюбивший фильм, мягкий баритон поет о Чите, и все грезят о родном береге…
Спустя десять лет, волею судеб и начальства отрешенный от моря, я вылетел в свою первую командировку в Грузию.
Была осень, убаюкивающе гудели турбины, за иллюминатором лайнера куда-то плыли облака.
Тбилиси встретил хорошей погодой, своим неповторим колоритом и радушием хозяев.
Когда поселившись в один из номеров гостиничного комплекса Ваке, после ужина я сидел вместе с ними на террасе и любовался вечерним городом, из расположенного внизу парка, со скользящими над ним кабинками фуникулера, легкий ветерок донес слова знакомой песни.