В землю Ханаанскую
Шрифт:
Ефрем все настаивал, желая развязать дяде руки, но тот велел ему молчать, облако закрыло месяц; сторож ходил взад и вперед над их головами, в это время к нему пришел другой на смену, и они стали тихо разговаривать между собою; Иисус Навин захрапел и стал прислушиваться с сильно бьющимся сердцем, удерживая дыхание и вперя взор на тропинку.
Сначала послышалось высекание огня, и вскоре затем показалось пламя, так как сторожа зажгли костер для защиты от диких зверей и могли увидеть пустое место Ефрема.
Но как Иисус Навин ни напрягал слуха, он не мог расслышать ми шагов Ефрема, ни даже легкого
О, как ему хотелось услышать хотя малейший шум и знать, что юноша жив. Но вот облака снова заволокли месяц. Иисус Навин опять стал прислушиваться. Вдруг раздался шум падающих каменьев и сыпавшейся земли, и месяц снова показался во всем своем блеске, и тут Иисус Навин заметил живое существо, пробиравшееся по тропинке между скалами и походившее скорее на зверя, чем на человека, так как оно пробиралось на четвереньках.
Он вздохнул свободнее, зная хорошо, что беглец далеко уйдет от своих преследователей. Желая ввести в заблуждение сторожей, Иисус Навин громко закричал:
— Шакал!
Но их не так легко было обмануть; скоро стали раздаваться свистки за свистками; сторожа будили своих товарищей и стали осматривать арестантов. К Иисусу Навину также подошел сторож с зажженною лучиной в руках, но около него, как нарочно, лежали перегрызенные веревки Ефрема; сторож взял их, заглянул на то место, где спал Ефрем; оно было пусто.
— Убежал! Молодой еврей с курчавой головой убежал, — закричал он и понес веревки к старшему надзорщику.
Последний созвал собак, дал им понюхать веревки и приказал искать. Остальных осужденных собрали, сделали им перекличку и перевязали их попарно веревками.
Затем надзорщик отправился со своими собаками искать след беглеца.
В это время сердце Иисуса Навина сильно билось, он только надеялся на прыткие ноги племянника. Действительно, через несколько времени надзорщик вернулся со своими собаками, не найдя беглеца. Он сознался, что его старые ноги не в состоянии догнать юношу, и послал двух младших сторожей.
Надзорщик был страшно взбешен и проклинал принца Синтаха, вмешавшегося не в свое дело. Затем он приказал сковать снова всех осужденных, и Осию заковали вместе с хромым стариком, и, кроме того, их заставили всех стоять у костра до самого утра.
Надзорщик догадался, что бывший военачальник, желая ввести сторожей в заблуждение, закричал: «Шакал!» — и дал себе слово выместить на нем всю злобу.
Иисус Навин не давал ответов на расспросы своего товарища по цепи, так как ожидал с нетерпением возвращения посланных за Ефремом сторожей. Затем он собрался с мыслями и стал молиться, отдав свою судьбу и судьбу юноши в руки Бога отцов его; но его молитва часто была прерываема бранью
Но человек, повелевавший когда-то тысячами, спокойно переносил грубости, считая это как бы неизбежным злом; но все же он едва мог скрыть свою радость, когда с восходом солнца явились измученные сторожа, посланные в погоню, и принесли с собою собаку с раздробленным черепом.
Надзорщику оставалось теперь только заявить о побеге в первом укреплении Этама, куда и направились осужденные.
Преступники двинулись в путь, и сторожа беспрестанно их подгоняли. День был жаркий, солнце сильно пекло; но Иисус Навин, привыкший к продолжительным переходам, терпеливо переносил все мучения, тогда как его товарищ по цепи, поседевший за письмом, еле передвигал ноги; он, наконец, совсем упал, так что пришлось его посадить на осла, а с Иисусом Навином сковали другого, брата первого; это был смотритель царских конюшен, сильный и рослый египтянин, приговоренный к каторжным работам только потому, что приходился родственником одному государственному преступнику.
С этим Иисусу Навину было идти гораздо легче, и притом бывший смотритель царских конюшен внушил ему большое участие; он рассказывал, что оставил жену и ребенка в крайней нужде; два старшие мальчика умерли у него от заразы, и он не мог даже позаботиться об их погребении, так как в то время сидел в тюрьме.
После второго привала огорченный отец сделался еще откровеннее. Он жаждал мести и предполагал, что такое же чувство должно было зародиться и в нем, который попал в беду из более высшего положения в государстве, чем то, которое занимал смотритель царских конюшен. Последний рассказал, что у него была невеста, принадлежавшая к наложницам фараона, и вот через нее-то удалось затеять заговор против фараона в доме затворниц. Теперь, вероятно, ему хочется знать, кого женщины желают посадить на место Менефты.
Иисус Навин вопросительно посмотрел на своего собеседника, а тот прошептал:
— Синтах, племянник фараона, и его мать стоят во главе заговора. Раз я буду свободен, то вспомню и о тебе; моя невеста меня никогда не забудет.
Затем он пожелал узнать, за что Иисус Навин ссылается в рудники, и тот рассказал ему также все откровенно.
Когда египтянин узнал, что его сковали вместе с евреем, он сильно рванул цепь и проклял свою судьбу; но скоро его гнев несколько успокоился, тем более, что Иисус Навин смиренно переносил его брань; зато бывшей смотритель царских конюшен не досаждал ему более вопросами и жалобами.
А Иисус Навин предался своим мыслям и старался проверить свои чувства, овладевшие им в последние дни.
Это размышление принесло ему пользу; он несколько успокоился и на следующем же ночлеге крепко заснул.
Когда он проснулся, небо было усеяно звездами, и это напомнило ему ночь в Суккоте и то горестное для него утро, когда его возлюбленная, отказавшись от него, заставила его служить Богу и народу. И теперь над ним возвышался звездный небесный свод, и Иисусу Навину казалось, что он никогда еще не чувствовал так близости Бога, как в ту минуту. Он стал думать о безграничном могуществе Господа и пришел к тому убеждению, что Всемогущий Творец неба и земли, избравший евреев своим народом, не даст им погибнуть от руки египтян.