В зените [Приглашение в зенит]
Шрифт:
“Ну, допустим, — сказал я себе, — меня с каким-то основанием почитают в этой пустыне, где лава добывается по предложенному мною способу. Но ведь были, кроме того, каналы и берега океана, где каменные холмы совсем не требовались. Был Великий Город, порт, заморская торговля, ремесло, книги, переписчики книг, философы, ученики философов. Мои семена оказались бесплодными, но ученики тех учеников должны же были растить мысль”.
Сотня—другая километров — не преграда для того, у кого за плечами реактивный мотор. Я пересёк пятнистую Огнеупорию, отыскал знакомый поток лавы, возле которого некогда убил пару лфэ, вдоль потока пролетел до залива, увидел утёсы, прикрывавшие вход в гавань. Все нашёл. Но гавани не было. Ни единая лодчонка не скользила по полированному зеркалу океана. На месте бывших причалов чёрные стебли
— Корабли не приходят сюда? — спросил я одну из них.
— Алат упаси, — ответила она. — Давно уж не было пиратов.
— А что там за океаном? Знает кто-нибудь?
— Старики говорят — там край света. И за краем пещера Ветра. Он прячется туда, когда ему надоедает дуть. И там в тёмных норах сидят демоны мрака, страшные-престрашные, голодные-преголодные. Когда корабль приближается, хватают его, глотают целиком с мачтами и вёслами. Плавать туда? Алат упаси!
Торговой улицы не было, стен, ограждающих её, тоже не было. Ветер съел стены за это время, только с воздуха при боковом освещении разглядел я продолговатые бугры. Выше, насколько я помнил, в низине меж двух холмов были прежде сады, ступенчатый каскад подводил к ним лаву из океана, сотни кнэ и рабов крутили колёса с черпаками. Ступени каскада я нашёл, даже колёса кое-где сохранились, заброшенные, проржавевшие, ненужные… Но на месте садов ветер пересыпал пыль. И несколько десятков огнеупорцев, пыхтя и обливаясь серебристым потом, складывали кучу камней. Должно быть, собирались продавить кору “молитвенным холмом”.
— Почему же вы не используете каскад и колёса? — спросил я.
И услышал в ответ:
— Алат рек: “Все необходимое я вам поведал. Большего не скажу, чтобы разум ваш не привести в смятение”. В песнях не сказано о колёсах, стало быть, колёса — смятение и суемудрие.
Действительно, не говорил я о колёсах. Но ведь они и без меня были известны.
И вот стою я перед экзаменаторами, разоблачённый, уличённый в невежестве и несообразительности, развожу в растерянности руками:
— Не гожусь в дипломаты, извините. Два раза летал, так и не выбрал время для переговоров. В первый раз отложил и опять откладываю. Извините, ошибся, попал в мир ленивого разума. Эти огнеупорные дураки ещё не доросли до мышления. Они из тех, кто крестится, когда грянет гром, только проголодавшись, хлеба достать догадаются. Жевать, спать, любить — больше им ничего не нужно. Любознательности ни на йоту, все непонятное объясняют единообразно: так устроил бог. Философы были среди них исключением, болезненным отклонением от нормы. А правило: темнота и лень. Порода такая: разум ленивый.
— Значит, вы предлагаете отказаться от сношений с этой планетой? — ледяным голосом спрашивает Техник.
— Отказаться жалко, даже нецелесообразно как-то. Планета нужна Звёздному Шару. Сорок девять земных масс, можно слепить сорок девять земель или сорок тысяч искусственных спутников из этого материала. Ведь это расточительство: использовать свою планету так, как огнеупорцы. Кое-где поверхность скребут; их шахты словно булавочные уколы в кожуре, о недрах они и не помышляют. Сорок восемь масс из сорока девяти можно взять безболезненно. Конечно, раскалывать чужую планету на куски нельзя, оболочку им сохранить надо, но недра можно выкачать. Кое-что придётся переделать при этом: заменить естественную гравитацию искусственной, подземный подогрев ядерным отоплением, освещение дать на огороды. Само собой разумеется, надо согласовать с хозяевами такие перемены, в обмен на сорок восемь ненужных масс преподнести им всю культуру Звёздного Шара. Преподнести можно… но некому предлагать. Какой-то странный мозг у огнеупорцев. Рассуждать способны, но не любят, предпочитают верить на слово. Поверят, а потом разуверятся, проклинать будут.
— Может быть, природа этих существ такова, против природы не поспоришь. Правильно я вас понимаю? — Лирик задаёт вопрос.
— В том-то и дело, что мозг приспособлен к мышлению, а мыслить не хотят.
— Раньше вы иначе объясняли, — напоминает Граве.
— Иначе? Да, объяснял иначе, говорил об экономии мышления, о том, что огнеупорные на склонны думать о ненужном. Впрочем, противоречия тут нет. Экономии ради каждый размышляет о собственных делах, а общепланетные
— Значит, так и будет? Срок жизни-то не меняется. — Это замечание Лирика.
— Ничего не меняется? — уточняет вопрос Граве.
— Нет, не меняется, срок жизни тот же. Хотя нет, меняется кое-что. Растёт темп перемен. Сейчас холмами продавлено примерно шесть процентов территории. Шесть процентов или восемь — невелика разница, всё равно просторно. Но вот будет использована четверть территории, потом половина, три четверти… Придёт поколение, которому некуда будет распространяться. Простор или теснота — разница существенная. Этим уже придётся придумывать что-то новое: шахты вместо холмов или же какое-то искусственное освещение. Одна выдумка выручит одно поколение, другая — полпоколения, треть. Три перемены за одно поколение, появится психологическая привычка к переменам. И старинное “так было, так будет” сменится на “все течёт, все меняется”. Глобальные перемены станут насущной необходимостью. Тогда и придёт время для космических переговоров.
— Не очень скоро? — Опять вопрос Лирика.
— От шести процентов до сорока — пятидесяти не прыгнешь сразу. Но на Огнеупории развитие идёт быстро.
— А нельзя ли его ускорить? — Техник спрашивает.
— Вот пробовал я ускорить, получился застой: двадцать поколений жующих и молящихся. И если бы сами они изобрели каменные холмы, всё равно двадцать поколений жевали бы и молились. Тут география задаёт темп, огнеграфия их экономическая. Сколько ни дёргай волосы, они не растут быстрее. Если в доме хлеба полно, в булочную не торопятся. Правда, тогда запросы были невелики, теперешних одним хлебом не накормишь, этим подавай комфорт, кино, книги. Как ускорить развитие? Увеличить запросы. Может быть, показать им ваш мир со всей его заманчивостью? Ничего другого не могу придумать. Не знаю.
— У кого ещё есть вопросы?
Лирик смотрит на Техника, на Граве.
— Не достаточно ли?
И, вытянувшись во весь рост, выставив вперёд грудь и бородку, говорит неожиданно:
— Человек с планеты Земля, из второй спиральной ветви, квалификационная комиссия после проведения испытания считает, что ты сдал испытание на “хорошо”; отныне можешь работать в качестве астродипломата на необследованных планетах в Шаре и за его пределами.
Поздравляют! “Хорошо” за испытание! Сдал, сдал, ур-ра! Гожусь в астродипломаты, допущен на необследованные планеты! Сдал экзамен наравне с земноводными, Земли не посрамил, сдал на “хорошо”! А мне-то представлялось, что я запутался окончательно. Первый астродипломат из людей! Ай да я!
Благодарю в суетливо-радостном оживлении, порываюсь руки пожать, преисполнен симпатии к Технику, Лирику, Граве и ко всем огнеупорцам, на плечах которых я выбрался в астродишюматы. Хорошо ли я им помогал, не напортил ли чего по неопытности?
— Но вы не оставляйте без внимания мою Огнеупорию, — прошу я. — У них темп жизни стремительный. Они догонят вас очень скоро, надо следить беспрерывно. И пошлите туда бывалого старого астродипломата, не зеленого новичка…
Пауза.
Граве смотрит на меня с удивлением, потом говорит раздельно:
— Огнеупория давным-давно полноправный член Звёздной федерации.
— ?!
— Когда же?
Но тут же все объясняется. И случайно объясняется наглядно.
За спиной раздаются сдавленные крики, частый стук, трещат электрические разряды. Оборачиваюсь. Бордовая кабина, что стояла рядом с моей зеленой, содрогается, гремит, из-под двери течёт вода. Техник, выругав “эту проклятую дряхлую аппаратуру”, рывком вырубает ток. Двери кабины распахиваются, вываливается разбитый бак, в нём, задыхаясь, бьётся земноводное. Задыхается, но выпученными глазами смотрит на заднюю стенку кабины, вернее, не на стенку — её нет. За кабиной овальный экран. Я узнаю его с первого взгляда, точно такой я видел на Полигоне Здарга у бойких физиков.