В железном веке
Шрифт:
В «Тихом уголке» у стариков были Нильс и Петра. Йенсу Ворупу пришлось самому отводить экипаж в конюшню молочной фермы, и директор кредитного общества воспользовался этим, чтобы сообщить старику Эббе и Нильсу о причинах своего приезда. Во всяком случае, когда Йенс Воруп вернулся, он увидел по их глазам, что они знают, в чем дело.
— Может быть, мы теперь удалимся в другую комнату? — обратился он к директору и к тестю.
— А я считаю, что лучше остаться здесь, — решительно заявил старик. — Сейчас у нас нет ни одного постороннего человека, а в нашей семье мы не привыкли иметь друг от друга секреты.
Все смущенно уселись вокруг стола, никто не решался поднять глаз.
Первым заговорил Йенс Воруп, чтобы объяснить, зачем они сюда явились, но старик Эббе опять прервал его:
— Я думаю, важнее выслушать другую сторону, — сказал он и посмотрел на директора.
Тот в общих чертах описал положение с точки зрения кредитного общества:
— Как известно, сейчас идет отчаянная спекуляция земельными участками, и кредитные учреждения, увы, не в силах помешать этому. Спекуляции сопутствуют также всевозможные сделки, которые граничат с уголовщиной, поэтому кредитные учреждения, наконец, условились покончить со всякими темными махинациями, на которые, к сожалению, идут даже уважаемые хуторяне. Эти махинации сводятся в основном к следующему: покупается хутор, чьи ипотеки почти погашены, и с ним поступают, как поступает живодер со скотиной на чужом дворе, — что я под этим разумею, объяснять, думаю, нечего. Когда урожай и живой инвентарь такого хутора проданы, на него «наводят красоту», то есть снабжают живым и мертвым инвентарем, который занимают у добрых друзей или добывают каким-нибудь иным способом, и, пользуясь этим, берут под хутор новые ссуды. А потом хутор опять «обдирают» — живой и мертвый инвентарь возвращается его владельцам. Не может быть сомнения в том, что подобный образ действий незаконен. Однако мы стараемся всячески избегать судебного разбирательства, ибо нельзя закрывать глаза на то, что условия военного времени оказали на некоторых людей определенное разрушительное влияние. Сыграл здесь свою роль и тот факт, что кредитные учреждения своевременно не начали вести борьбу с этим злом; но до самого последнего времени такая борьба была невозможна, ввиду призыва в армию сельского населения, и в частности хуторян. Можно думать, что сейчас здравый смысл опять восторжествует; порядочные люди отказываются от подобной порочной практики, и все понемногу войдет в свою колею. Разумеется, все это влияет на характер ликвидации, проводимых кредитными учреждениями, и заставляет их избегать резких мер. Поэтому, если полученные таким путем ссуды возвращаются, мы не даем хода делу. Но деньги мы требуем обратно! Теперь, когда крестьянские владения опять начали падать в цене, — это наименьшее, чего можно требовать.
— Но ведь фактически цены все-таки продолжают подниматься, — вмешался Йенс Воруп, его голос дрожал.
— Может быть, в тех кругах, в которых вращаетесь вы, — сухо ответил директор. — В нормальном, честном обществе падение цен уже ощущается, хотя это только самое начало.
Нильс Фискер вытащил из кармана рабочую газету и через стол подвинул ее зятю, придерживая пальцем то место, где говорилось о падении стоимости крестьянских хуторов.
Йенс Воруп покосился на заметку.
— Ну, этой газеты я не читаю...
— Очень жаль, так как именно эта газета весьма тобой интересуется, — насмешливо отозвался Нильс Фискер.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Йенс Воруп, насторожившись: он еще ничего не знал о сегодняшней статье, где говорилось относительно живодеров.
Нильс Фискер было развернул лист, чтобы показать ему, но старик Эббе удержал сына.
— Нам очень хотелось бы со всем этим скорее покончить, — сказал он. — Поэтому я сразу приступлю к делу и спрошу директора, какие требования
— Так вот, мы требуем, как я уже говорил, возврата взятой им ссуды, — ответил директор. — Мы считаем, что требование это весьма умеренное.
— Ты можешь его выполнить? — обратился старик Эббе к Йенсу Ворупу.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
Йенс Воруп покачал головой и горестно улыбнулся.
— Я же не мог этого предвидеть, — неуверенно пробормотал он.
— Но вы обязаны были предвидеть! — воскликнул директор. — Вы должны знать, что с чужой собственностью нельзя поступать по своему усмотрению!
Йенс Воруп так рассердился, что даже побагровел.
— Я хотел сам обратить ваше внимание на то, что конституция гарантирует мне право поступать с моей собственностью, как мне угодно! — Воруп поднял кулак, словно намереваясь стукнуть по столу.
Директор удивленно посмотрел на него.
— Да, с той частью, которая вам принадлежит. В дан-пом случае она невелика, если вообще что-нибудь от нее осталось. Но с нашей собственностью вы не имеете никакого права делать то, что вам хочется! Не воображаете же вы, будто можете продать поля своего хутора и снести постройки, не считаясь с нами, хотя у нас есть ипотеки на ваше владение?
Да, этого Йенс Воруп не учел.
— Вот видите! И не вы один придерживаетесь столь странного образа мыслей; многие крестьяне смотрят так же и не понимают, как это их произволу может быть положен предел! Вероятно потому, что сидят они себе как хозяева на своих хуторах, а те, как правило, им уже давно не принадлежат!.. — Директор сказал это примирительным тоном и рассмеялся. — Но вернемся к нашему делу: можете вы возвратить хотя бы часть ссуды — ну, скажем, пятнадцать тысяч крон? Тогда я попытаюсь это дело уладить с другими директорами.
Во взгляде, который бросил на него Йенс Воруп, была безнадежность; акционерное общество поглотило все, чем он мог располагать.
— Мой дом не заложен, — сказал старик Эббе, — и я думаю, что первая и вторая закладная на него могли бы погасить эти пятнадцать тысяч. Пусть мой дом послужит обеспечением, я охотно пойду на это.
Директор что-то соображал.
— Вы разрешите мне осмотреть ваш дом? — спросил он.
Старик Эббе пошел с ним.
— Дом солидный, — донесся его голос с лестницы, которая вела в верхние комнаты. — Это вам не стройка военного времени.
Когда они вернулись, директор взялся за свой портфель.
— Значит, мы так и решим, — сказал он и подал всем руку. — Мы оформим ссуду в пятнадцать тысяч под этот дом, а деньги останутся у нас в погашение двух ссуд, взятых вашим зятем.
— Да, но я имел в виду не это! Я полагал, что будет достаточно, если дом явится гарантией уплаты долга, — запротестовал старик, спускаясь с лестницы, но директор уже выходил через садовую калитку.
— Вон и машина пришла за мной... Спокойной ночи, спокойной ночи! — крикнул он.
И хотя положение было очень серьезным, Эббе Фискер невольно засмеялся.
— Трудненько жить в наше время, — сказал он, вернувшись в комнату. — А теперь давайте уютненько посидим вместе, как будто ничего между нами не было. Превратности судьбы могут обернуться и на благо, когда они опять сближают людей. — И он взглянул на Марию, словно хотел напомнить, что теперь ее место подле мужа.
Однако этот вечер прошел невесело, и вскоре Йенс Воруп с женой уехали.
— Это негодяй Андерс Нэррегор донес на меня, — сказал Йенс, когда они садились в экипаж, — он же работает местным уполномоченным кредитного общества. Но я еще доберусь до него, может не сомневаться!