В зоне риска. Интервью 2014-2020
Шрифт:
– «Всё, что происходит сегодня в России, – мой материал, – в одном из интервью сказал Юрий Поляков. – Я считаю, хватит новым русским быть героями развлекательного чтива. Они – достаточно интересное явление для серьёзной литературы». На премьере картины в Доме кино вы сказали залу, что из всех ваших произведений, выпущенных на экран, только три, включая «Небо падших», можно отнести к экранизациям, другие же сняты «по мотивам». Иными словами, режиссёры чаще не справляются с переносом литературы на экран. Где проходит грань?
– Грань – это верность художественной реальности, сочинённой писателем. Мне вообще непонятно, когда берутся за экранизацию чьей-то прозы, чтобы самовыразиться. Именно так поступил в 1987 году с моей повестью «Сто дней до приказа» молодой в ту пору режиссёр Хусейн Эркенов. В советские времена это хотя бы объяснялось тем, что с помощью знаменитого названия
– Вероятно, требуется определённая смелость, чтобы смотреть на то, что кто-то чужой сделал с рождённым тобой произведением?
– Смелость тут ни при чём, нужны крепкие нервы. Я не обижен вниманием режиссёров, почти вся моя проза экранизирована. Есть удачи: например, «Апофегей», снятый Станиславом Митиным, или «Козлёнок в молоке», снятый Кириллом Мозгалевским. А есть ленты, которые мне было неловко смотреть. Но утешаюсь тем, что даже неудачная киноверсия твоей прозы – это в любом случае пропаганда твоего творчества. Ведь как устроен человек? Я сам, например, смотрю отличную экранизацию и думаю: «Здорово! Надо почитать!» Смотрю ужасную экранизацию и думаю: «Всё равно надо почитать. Вдруг книга лучше?» Мне чаще всего говорят: «А ваша книга лучше фильма!» Ну что ещё нужно автору, который по своей природе болезненно самолюбив, как прыщавый подросток?..
– Современная драматургия работает с многожанровыми конструкциями, и «Небо падших» – из этого ряда. Но в одном из интервью вы сказали, что не готовы определить жанр этой вещи. На афише фильма есть надпись «драма» – вы с такой однозначностью согласны?
– Пусть жанр «Неба падших» определяют литературоведы. Главное, чтобы читателю было интересно. А современная драматургия, увы, не умеет строить сюжет. Оригинальный, хотя бы в частностях, сюжет – теперь большая редкость. Переключаешь каналы – и кажется, что смотришь разные постановки одного и того же сценария. Когда за один день я в пятый раз натыкаюсь в телевизоре на провинциалку, потерявшую сначала невинность, потом ребёнка, потом память, а потом попавшую в тюрьму, а затем покорившую сердце одинокого олигарха, мне хочется купить винтовку, найти продюсера и зверски убить его. Раньше кино подпитывала не только проза, но и драматургия. Однако экранизировать «новую драму» так же бессмысленно, как вызывать реанимацию к египетской мумии. Впрочем, из прозы тоже выбирают для экранизации не лучшие вещи, ориентируясь на шорт-листы «Букера» или «Большой книги». Однако на эти премии ориентироваться никак нельзя – они лежат вне эстетических критериев. Это не литература, а в лучшем случае какая-то «игра в изысканный труп».
– Всякий раз в отношении любой книги прочтение потенциального зрителя, как правило, отлично и от писательского, и от режиссёрского видения. В экранизации повести «Небо падших» подобных «сюрпризов» допущен самый минимум, хотя режиссёру Валентину Донскову была дана относительная свобода – он стал соавтором сценария вместе с Юрием Поляковым и Станиславам Митиным. И по-настоящему дорогого стоит, когда новинка кинопроката стартует с одобрительным напутствием автора книги.
«В Китае нас зауважали – за Крым»
Писатель Юрий Поляков – о том, какой сегодня видится Россия с Востока и Запада.
Юрий Поляков только что вернулся из Китая, где публика познакомилась с его инсценированным романом «Грибной царь». А на другом конце Евразии, в Польше, скоро выйдет сатира «Козлёнок в молоке», переведённая на польский язык. Как «прочитываются» и понимаются столь разные произведения в столь непохожих регионах земного шара? Какой представляют себе Россию их жители? Об этом – наш разговор с популярным прозаиком и публицистом.
– У нас в последнее время вновь стало модно говорить о России как об острове, окружённом враждебными, не понимающими её странами…
– Если речь о Китае, то это точно не так. Говорю на основании многих поездок, последняя из которых – в город Тяньцзинь, спутник Пекина, в полутора сотнях километров от столицы, население – 13 млн человек. Там замечательный театр, где любит гастролировать наш балет, а на этот раз туда приехал МХАТ имени Горького с двумя спектаклями: «На
– Что вошло в ваш «китайский» том»?
– В нём впервые в Китае публикуются мои ранние вещи. В этой стране и теперь с критикой коммунистической партии не очень-то, а тогда, в середине – конце 1980-х, нельзя было единого критического слова сказать. Но сейчас они уже перевели из моего почти всё. Даже взялись за огромную ироническую эпопею «Гипсовый трубач».
– Они вообще понимают, о чём речь, или Россия для них – такая же экзотика, как для большинства россиян Китай?
– Очень хорошо понимают, потому что прошли во многом через то же самое – через гражданскую войну, строительство социализма, внедрение рыночных отношений. Только у нас, особенно демонтаж социализма, был замешен на самооплёвывании и даже самопогроме, а у них прошёл спокойнее, без агрессии против «священных коров», в форме экономической перестройки. То есть, речь идёт о том пути, к которому призывали Николай Рыжков и другие умеренные реформаторы: хозяйственную систему менять надо, а тратить время и силы на споры – выносить ли Ленина из Мавзолея и гений ли Сталин или преступник – не стоит. Там на нравственно-исторические баталии вокруг фигуры Мао Цзэдуна и великой «культурной революции» с её многомиллионными жертвами наложено табу, они решили отложить этот разговор лет на 30—50. Конечно, интеллигенция в своём кругу это обсуждает, но в общегосударственное информационное пространство спор не выплёскивается. Правы ли они? Судя по печальному опыту России, которая за 10 постперестроечных лет впала в ничтожество, – скорее всего правы. Это я вам говорю как автор тех самых «перестроечных» повестей. Если бы мне тогда сказали, что одним из результатов их публикации будет распад Советского Союза с последующим моральным, экономическим и геополитическим коллапсом России, я бы отказался от публикации.
– У нас принято подозревать полуторамиллиардный Китай в экспансионистских настроениях. Может, и культуру нашу они изучают, чтобы потом ловчее нами править?
– Нет, наша классическая культура их всегда искренне восхищала. И на новейшую китайскую культуру она оказала огромное влияние. Кроме того, там сохранился глубокий пиетет по отношению к Советскому Союзу – огромной стране, которая совершила гигантский скачок в 1920-30х годах, победила фашистов, одолела японцев… У нас об этом сейчас помалкивают, а японцы же проводили настоящий геноцид, и китайцы помнят, кто им помог спастись. Иное дело – современная Россия. К ней китайцы как истинные конфуцианцы относятся внешне с подчёркнутым уважением, но понимая, какой мы себе нанесли урон, как обрушили собственную экономику, потеряли геополитические позиции. Однако экспансионистских настроений я там не увидел. Вообще китайское государство всю свою историю развивалось в рамках «традиционного вмещающего ландшафта», как говорил Лев Гумилёв, и никогда за его пределы не выходило. Разумеется, здесь речь не о трудовой миграции, которая, при таком перенаселении, неизбежна, а именно о расширении государственных границ. Для того, чтобы на него решиться, понадобилась бы принципиальная ломка мировидения китайцев. Конечно, насчёт экспансионизма вам лучше поговорить со специалистами, но по крайней мере я не увидел со стороны китайцев ничего похожего на то, как смотрят на Россию и как поступают с ней американцы, которые сейчас нагло, просто с ногами влезли на Украину – фактическую часть русского мира… Кстати, мне и раньше китайцы говорили: зачем вы позволяете Западу вытирать об себя ноги? Сейчас они высоко оценили ту решительность, с какой Россия защитила русское население и свои геополитические интересы в Крыму, поломала наглую американскую интригу на Украине… Отсюда и новый всплеск интереса к нашей стране, её политической, культурной жизни.