Вахтанговец. Николай Гриценко

Коллектив авторов

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

в жизни. Такого, как у Гриценко, быть не могло. И Мамин-Сибиряк на­

писал Молокова другим. Но невероятное в человеке Гриценко оправды­

вал. Мы точно знали, что этого не может быть, но так же точно знали,

что это

есть. «Оправдание невероятного, небывалого» - и есть вахтангов­

ское направление. Я дружила с Николаем Олимпиевичем и его сестрой

талантливой драматической актрисой Лилией Гриценко, очаровательной,

обаятельной, с необыкновенным оперным голосом, но особенно - с их

матерью. Она не раз мне говорила: «Знаешь, Юля, вот я смотрю на Колю

и на Лилю и думаю: «Господи, неужели это мои дети? Спасибо Господи,

что они у меня такие!..»

Однажды эта самая мама Гриценко пришла к нам на спектакль «На зо­

лотом дне». Не «мама-зритель», а очень театральная мама, которая не вы­

лезает из театров, смотрит все премьеры. В антракте после первого акта

она появилась в моей уборной, похвалила меня за Анисью, а потом осто­

рожно спрашивает: «Юля, я с такой радостью смотрю спектакль, а когда

же Коля-то мой выйдет? У него, наверное, роль совсем маленькая?»

Я изумилась: «Фаина Васильевна, да вы что?! Он же весь акт не сходил

со сцены...» Мама: «А кого же он играл?» Я: «Да моего отца!..»

Мама: «Вот этот рыжий, с гнусавым голосом, с носом-картошкой -

Коля?!!»

И это говорила мать, которая видела сына во всех его ролях. И не узна­

ла его - огромного, кудлатого, заросшего бородой, с багровым носом -

картошкой, с гнусавым голосом... Театр «входил» в любое создание Гри­

ценко и возникало чудо. Но это невероятное, чего не могло быть в жизни,

действовало гораздо сильнее, чем то, что в ней могло быть... Знаменитую

мизансцену с нырянием Молокова под диван Гриценко репетировал чуть

ли не 250 раз. Я уговаривала его поберечься, приносила ему бутылки с го­

рячей водой. У него сильно болела язва желудка. Он так и репетировал,

прижав к животу самодельную грелку. А родилась мизансцена «с ныря­

нием» случайно. На сцене стоял низкий диван. По низу сидения повесили

длинную густую бахрому, отчего казалось, что щель между диваном и по­

лом совсем узкая. На самом деле она была шире. Большой Гриценко туда

влетал. Зрительный зал ахал оттого, как он туда попадал.

Пьяный в последней степени Молоков являлся выяснять отношения

с зятем-стариком, мужем моей Анисьи, которого играл наш замечатель­

ный актер Бубнов. Гриценко показывал Бубнову здоровенный кулак и мед­

ведем двигался на него. Тот ударял его изо всех

сил по руке, резко разво­

рачивал. Николай Олимпиевич делал пирует и, потеряв равновесие, летел

к дивану. В первый раз не долетал. Попросил повторить. Опять недолет.

Еще и еще раз повторял, а сам держался за свою язву.

146

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

Я ему говорю: «Слушайте, угомонитесь! Я на вас без жалости смо­

треть не могу... Ну, сиганете вы под диван...Ну, не сегодня, так завтра,

послезавтра...»

«Нет», - отвечает. И пока не добился своего, не прекратил пробовать.

В результате получилось замечательно. Когда он вылезал из-под дива­

на, было очень смешно. Ничего не видя, словно во тьме ночной, с полу,

снизу спрашивал Бубнова: «Ванька... Где ты?»... И ощупывая ногу

зятя-разорителя руками, лез вверх по его сапогу.

На каждом спектакле я тащила его из-под дивана за ноги, за полы сюр­

тука... Гриценко очень любил, чтобы я его тащила, а он такой большой,

тяжелый упирался... Я его просила, умоляла шепотом: «Николай Олим­

пиевич! Вылезайте, я больше не могу!» А он нарочно тянул время... Но од­

нажды - никак не вылезает. Я чуть не плачу, ругаюсь сквозь зубы. По­

том чувствую, что - то не так, что-то под диваном происходит. Он там

ползает из стороны в сторону, шарахается... Наконец, вылез. Я спраши­

ваю, еле двигая губами, так чтобы зритель не слышал: «Ну, что вы?!» А он

отнял руку от лица, смотрит на меня несчастными глазами и отвечает:

«Я нос потерял!...» У него была нашлепка огромная, картофелиной, сизо­

го цвета. И вот вообразите: рыжая клокастая шевелюра, багровое лицо,

щеки помидоры, глаза — щелки, заплывшие от пьянства... Нашлепку он

под диваном уронил и не смог найти. А при таком гриме его собственный,

нормальный, даже красивый нос показался маленьким, тоненьким, блед­

неньким, жалким. Я стою спиной к зрителю и трясусь от смеха. На сцене

смешное втрое смешно, а он трагическим шепотом умоляет: «Юля, пои­

щи, поищи его!..» Все это происходит в считанные минуты. Я от смеха

сдвинуться с места не могу. Тогда он сам нагибается, шарит рукой под

диваном и вдруг снизу гробовым шепотом объявляет: «Нашел...» Под­

нялся, хочет прилепить «картофелину» на нос, а она не приклеивается...

Он пробует еще раз... Анисья стоит, Бубнов ждет, наблюдает, а Гриценко

выделывает непонятное... И зал видит: с Молоковым что-то происходит..

Но Молоков же пьян вдребезги, мало ли что ему в голову придет. И вдруг,