Вакансия третьего мужа
Шрифт:
– Слушаю, Фомин. Алло. Говорите.
– Не делай этого, пожалеешь. – Голос был беспол и бесплотен. Фомин даже отпрянул от трубки, из которой, как ему показалось, с шипением вылезала змея.
– Алло, кто вы? Что вам надо? – Но в трубке уже звучали поспешные равнодушные гудки.
Водрузив бесполезную трубку на рычаг, Фомин зажмурился, потер ладонью лицо, ощущая босыми пятками приятную прохладу пола, дошел до кухни, открыл холодильник и припал губами к запотевшей бутылке боржоми.
Ранний звонок не был страшным или опасным. Он был гадким. И от острого приступа гадливости Егора чуть не стошнило. Он судорожно
Катерина же не спала.
– Кто звонил? – враждебно спросила она.
– Не знаю, номером ошиблись.
– Ну да, конечно. Ошиблись. – Злость в голосе жены сменилась слезами. – Ты, Фомин, совсем охренел? Твои потаскухи в семейный дом уж по ночам звонят? Утра дождаться не могут?
– Уймись, а. – Егор накрылся одеялом и отвернулся лицом к стене. – Сказал же, кто-то ошибся. Спи.
– Да я теперь до утра не усну. – Злые слезы были уже совсем близко, и, хлопнув дверью, Катерина выскочила в коридор.
«Не буду про это думать, – сам себе сказал Егор. – Они этого и добиваются – вывести меня из равновесия, заставить занервничать и сдаться. А вот накоси, выкусите!»
Уснуть у него, правда, тоже не получилось. До шести утра он проворочался в постели, обдумывая выборы и связанные с ними потенциальные неприятности. От ночной свежести морских брызг не осталось и следа. И встал на час раньше нужного, не в силах больше выносить никчемности бессмысленного лежания, от которого уставал больше, чем отдыхал.
Как он и думал, Катерина, посапывая, спала на диване в гостиной.
«Зачем я на ней женился? – привычно подумал Фомин. – Ах да, Юлька… Ее бы не было, если бы не женился».
К 8 утра он пришел в избирком, в котором ему, естественно, совсем не были рады. Проверка необходимых документов заняла часа три. Его очень пытались на чем-нибудь поймать, но Скахин свое дело знал хорошо и юристом был довольно сильным.
– Вы уверены в правильности своего решения? – Председатель горизбиркома, напоминающий снулую рыбу, смотрел отстраненными холодными глазами.
– Уверен. А что в моем решении необычного? Это же конституционное право – избирать и быть избранным, – максимально вежливо ответил Егор.
– Идите, Егор Александрович, в течение десяти дней вы должны открыть избирательный счет и принести остальные необходимые по закону документы.
– Какие именно? – Егору захотелось подурачиться.
– Справок мы не даем. Читайте законодательство, там все сказано. – Председатель был сама любезность.
– Всенепременно. Прочитаем. Изучим. Законспектируем. – Дурашливо улыбаясь, Егор покинул кабинет. Едва он вышел за дверь, улыбка сползла с его лица. Он понимал, что сейчас совершил, наверное, самый важный поступок в своей жизни. Отрезал благополучное прошлое и вполне предсказуемое будущее. Сжег корабли. И мосты тоже сжег. И отныне нет у него другого пути, как вперед.
– Суки! Боже мой, какие суки! – Голос Насти, слушающей Егора, дрожал от переизбытка эмоций. – Какая низость! Будить всех, чтобы напугать спросонья! Как ты думаешь, это Шубин организовал, Капитолина или Варзин?
– Какая
– А сейчас над тобой смеются или уже борются? – Настя невольно улыбнулась.
– Отсмеялись уже. Думаю, пока только боятся. Но ты, Настюха, будь уверена, бороться тоже вот-вот начнут.
В портфеле у Фомина зазвонил мобильник. Вернее, душевно запел голосом Элвиса Пресли. «Он ли ю…»
«Все-таки Егор – такой дурачок… – невольно подумала Настя. – Вот зачем у него на его дуру Катерину такая мелодия настроена? Она знает, что «только ты» к ней точно не относится, и он это знает, и все его бабы знают. И ей все равно, и любовницам неприятно. Нет все-таки в мужиках душевной тонкости!»
Додумать приятную мысль про мужское несовершенство ей, впрочем, не удалось. Катерина визжала и рыдала в трубку так, что было понятно: случилось что-то серьезное.
– Катя… – Егор, как мог, пытался привести жену в чувство. – Успокойся, скажи мне, что случилось? – ответом ему был нечленораздельный визг.
– Катя, что случилось? – Он вдруг почувствовал, как от страха у него взмок затылок.
«Что-то с Юлькой», – отчетливо понял он. Зажатый в руке невесомый телефон налился тяжестью.
– Катя, мать твою, ты мне можешь объяснить, что произошло?!!
– Куртка, – полупровыла-полупрорыдала в свинцовом телефоне его жена.
– Какая куртка, что случилось, где Юлька?
– В школе Юлька. – Жена всхлипывала и бурно дышала. – Ты только о своей драгоценной Юльке думаешь. А на меня тебе наплевать.
Беседа принимала привычные очертания, и Фомин начал понемногу успокаиваться. Тем не менее надо было выяснить причину Катерининого умопомрачения. Спустя еще несколько минут завываний и истерических выкриков Фомину все-таки удалось воссоздать картину случившегося.
Катерину облили краской. Она поехала к подруге, чтобы вместе прошвырнуться по магазинам. В «Высокий стиль» накануне завезли новую коллекцию осенних сапог. Итальянских. И они с Аллочкой (так звали самую верную и крепко ненавистную Фомину подругу) решили прикупить что-нибудь на осень, потому как совсем пообносились.
– Что вы сделали? – на всякий случай уточнил Фомин, живо представив ровные ряды сапог в кладовке, стараниями Катерины приспособленной под гардеробную.
– Пообносились. Не цепляйся к словам, тебе не понять, а мне носить абсолютно нечего. – Катерина уже не плакала, только часто, как собака на солнцепеке, дышала. – Я вышла из подъезда и пошла к машине, и вдруг навстречу выскочил какой-то урод и с криком «вот тебе подарочек на регистрацию» плеснул на меня краской. Егор, он, наверное, ненормальный! Я же нигде не регистрировалась. У меня теперь все волосы в краске и курточка. Новая, кожаная, которую ты мне из Амстердама привез. В дырочку такую. А если это все не отмоется, Егор?! Мне же стричься придется и курточку выбрасывать, а я ее только второй раз надела… – Катерина снова горько заплакала.