Валаамская тетрадь
Шрифт:
х х х
В тот же знаменательный год Высочайшего визита произошло на Валааме событие, которого тогда никто не заметил. Да и кто мог придать значение прибытию на остров, во второй уже, правда, раз (первое посещение было свершено в 1817 году), прихрамывающего, невзрачного, невысокого роста молодого парня, села Старицы Тверской губернии крестьянина Домианта Кононова. Ну, богомолен, ну, странничает по монастырям русским, ну, побывал в Киевской лавре, на Соловках, в Сяндемской обители, на Коневце, в Тихвине, поклонялся Новгородским Святыням. Ну и что? Мало ли таких, сирых и убогих, печально набожных, несчастных, неприкаянных, часто
Так и этот паренек. Только уж больно ревностно посещал службы монастырские, молился истово, с сердцем. И послушания нес безропотно любые. Куда б ни послали — работал, рук не покладая. Со временем невольно обратил на себя внимание братии. А два месяца спустя подошел перед службой к отцу настоятелю, направившемуся в храм, и попросил благословить на монастырское послушание: «Хочу иночество принять». Игумен Варлаам, уже наслышанный от братии об отроке, благословил. Трудно переоценить этот день, час и миг в истории Валаамского монастыря, ибо в это мгновение один из самых знаменитых в будущем валаамских настоятелей стал послушником сей обители.
Нелегок был путь его в Валаамский монастырь. Родители его, крепостные землепашцы, были ох как небогаты, о вольной выкупности и мыслить не смели. Быть бы в крепости до седых волос и Домианту, да случилось несчастье: совсем малютку еще не досмотрела его нянька, то ли сам упал откуда, то ли она его уронила, одним словом, видимо, был поврежден позвоночник. Он стал хромым на правую ногу. Ни тебе пахарь никакой, ни рекрут. Куда его? И родителям маета, да и самому нахлебничать в крестьянской-то семье не с руки.
Так длилось много лет. Уж как горячо молился Господу, прося исцеления. Не помогало. На двадцатом году надоумил старицкий батюшка сходить ко Святым угодникам, помолить Господа в монастырях православных: «Господь мислостив, вдруг поможет». Год собирался. Родители благословили и в 1816 году отправился в бесконечную свою дорогу. Не думаю, что он сразу решил посвятить себя иноческому служению и в странствиях своих просто выбирал монастырь для этого. Ведь в 1817-м он уже побывал на Валааме и ушел с него. И еще два года паломничал по святым местам. Нет, шла в его душе какая-то труднейшая работа, роились сомнения и надежды. Такой человек, как он, не мог свершить этого шага безоглядно. Наконец свершил.
Но была одна загвоздка: он ведь по-прежнему оставался крепостным крестьянином. Надо было выхлопотать вольную, но сделать это было возможно, только если б крестьянская община обратилась к помещику с челобитной отпустить его в монастырь. Пришлось возвращаться на родину. Но, видно, сам Бог благословил Домианта. «Общество» дало ему «увольнение», и он к зиме того же года возвратился в обитель.
Потянулись годы послушания монастырского: шил сапоги и рукавицы, месил квашню в хлебной, ходил за лошадьми, обливался потом на заводе, кормил нищих в странноприимном доме, да мало ли чего еще делал по хозяйству монастырскому! На Рождество 1823 года пострижен был в рясофор, а 12 декабря 1825 года принял монашеское пострижение с именем Дамаскина (Святой Иоанн Дамаскин — богослов и псалмописец из Дамаска VIII века н. э.). А уже в марте следующего, 1826, года благословлен был на жительство в скит Всех Святых,
Надо заметить, что в те времена в Валаамском монастыре существовало три формы монашеского бытия: общежительная — в самом монастыре, скитская — по скитам и анахоретская, то есть отшельническая — по островам в лесах Валаама. И вот 1 мая 1827 года по благословлению настоятеля он уходит в анахореты. Избирает место для отшельничества на берегу озерца в юго-западной части острова, рубит небольшую избу и зачинает «наедине работать единому Богу». Три года пустынничества оставили неизгладимый след в душе и облике ревностного инока. Вероятно, он готовил себя к принятию схимы: по обету носил тяжелые железные вериги, спал в своими руками сделанном гробу. Бесконечно, истово молился. «Во время отдыха от молитвы занимался рукоделием, писал по уставу книги и делал деревянные ложки». Обихаживал маленький огородик.
Одиночество, бесконечное одиночество, отчуждение от всего мирского, от мира людей поселилось в душе этого человека. В будущем, когда он стал настоятелем, ни один инок не выдерживал его тяжкого, как свинец, взгляда, горевшего непостижимым огнем, словно он уже видел яростный огонь преисподней и неизъяснимый свет райских куш. Иноки падали ниц. Некоторые даже падали в обморок. «Тайные его подвиги известны только Богу». Действительно, только Господу Богу ведомо, какие видения посещали его во время истовых его молитв.
В 1830 году указом настоятеля его переводят в скит Всех Святых, но уже начальствующим монахом — настоятелем скита. В этой должности он проявил незаурядную хозяйственность, способность жесткого организатора. Но мир людей, хотя и иноков, уже тяжко гнетет его, и через полгода он вновь просит удаления в пустыню. Через год его вновь возвращают во Всехсвятский скит в той же должности. Он наводит в скиту образцовейший по всем статьям порядок и вновь просится в пустынь. Видимо, только анахоретство считает он единственным путем к спасению. И так продолжается до 1838 года: скит — пустынь, пустынь — скит. Согласитесь — пытка.
Предтеченский скит на Валааме
Но в один из периодов его начальствования в скиту там побывал благочинный монастырей Санкт-Петербургской епархии епископ Игнатий (Брянчанинов). Беседуя с Дамаскиным, наблюдая, он не мог не обратить внимания на этого ревностного молитвенника и деятельного, рачительного хозяина. А в те годы (с 1833 по 1838) настоятелем монастыря пребывал некто игумен Вениамин, человек, по меньшей мере, легкомысленный. Строгие устои монастыря пошатнулись. Это вызвало беспокойство верховных церковных властей. Даже Николай I вмешался в это дело (он вообще вмешивался во все, что угодно). Авторитет епископа Игнатия был непререкаем, и выбор Святого Синода падает на его протеже — Дамаскина. Того срочно вызывают в Петербург, 4 декабря 1838 года посвящают в иеродьяконы, 7 декабря в Казанском соборе — в иеромонахи, а 30 января 1839 года — во игумены Валаамского монастыря.
5 марта Дамаскин возвращается на остров и правит обителью долгих 42 года, до самого дня своей кончины 23 января 1881 года. Оказавшись так стремительно на самой вершине монастырской власти, Дамаскин претерпел немало интриг и неприятностей от старшей братии. Зависть к стремительной его карьере глодала их сердца. Но он-таки преодолел все это, навел в монастыре беспрекословнейший порядок, а обладая от природы действительно незаурядными организаторскими и хозяйственными способностями, начал преобразовывать обитель.