Валис. Трилогия
Шрифт:
Мы обе засмеялись. Я рухнула на нее и мы обнялись.
— Я дам тебе сто долларов, если ты это вставишь, — проговорила я с трудом.
— А я передам их ИРА.
— Нет. Налоговому управлению.
— Я не отчитываюсь о своих доходах. Шлюхам не надо. — Ее настроение переменилось, веселый настрой явственно угас. Она мягко похлопала меня по руке, а затем поцеловала.
— За что? — спросила я, тронутая.
— Они считают, что пятно означает опухоль.
— О, нет.
— Да. Вот и весь сказ. — Она оттолкнула меня с едва сдерживаемым раздражением.
— Они могут что–нибудь сделать? То
— Они могут сделать операцию. Удалить легкое.
— А ты все так и куришь.
— Поздновато отказываться от сигарет. Вот же черт. Возникает интересный вопрос… И не я первая задаю его. Когда воскресаешь во плоти, воскресаешь в совершенной форме или же со всеми шрамами, ранами и изъянами, что были у тебя при жизни? Иисус показал Фоме свои раны. Фома засунул руку в его — Иисуса — бок. Ты знаешь, что из той раны церковь и родилась? В это католики и верят. Из раны, раны от копья, хлынула кровь и вода, пока он висел на кресте. Это влагалище, влагалище Иисуса. — Кирстен явно не шутила, она казалась серьезной и печальной. — Мистическое представление о духовном втором рождении. Иисус родил всех нас.
Я пересела на стул рядом с кроватью, ничего не ответив.
Новость — медицинское заключение — потрясла и ужаснула меня, я даже не могла отреагировать как следует. Кирстен, однако, выглядела спокойной. Они напичкали ее транквилизаторами, догадалась я. Они всегда так поступают когда сообщают подобные новости.
— Теперь ты считаешь себя христианкой? — сказала я наконец, не в состоянии придумать что–нибудь другое, что–нибудь более уместное.
— Окопный синдром, — ответила Кирстен. — Что думаешь о названии книги? «Здесь, деспот Смерть».
— Его предложила я.
Она выразительно посмотрела на меня.
— Почему ты так смотришь на меня?
— Тим сказал, что это его название.
— Ну да, его. Я предложила ему цитату. Это одна из нескольких, я предложила целую подборку.
— Когда это было?
— Не знаю. Некоторое время назад. Я уже забыла. А что?
— Это ужасный заголовок. Я возненавидела его, как только увидела. Я не знала о нем, пока он не свалил эти гранки мне на колени, в буквальном смысле слова на колени. Он даже не спрашивал… — Она умолкла, затем погасила сигарету. — Смахивает на чье–то представление о том, как должно выглядеть название книги. Пародия на название книги. Того, кто никогда раньше не озаглавливал книги. Удивлена, что редактор не отверг его.
— Камешек в мой огород?
— Не знаю. Ты сама так поняла. — Она стала изучать гранки, совершенно игнорируя меня.
— Хочешь, чтоб я ушла? — спросила я неловко через какое–то время.
— Мне действительно наплевать, что ты делаешь, — ответила Кирстен.
Она продолжала работать. Потом прервалась, чтобы закурить еще одну сигарету. Тогда я заметила, что пепельница у ее кровати наполнена выкуренными наполовину сигаретами.
11
Я узнала о ее самоубийстве, когда мне позвонил Тим. Ко мне в гости приехал мой младший брат. Было воскресенье, так что мне не надо было идти в магазин на работу. Мне пришлось стоять и слушать, как Тим говорит мне, что Кирстен «только что ушла». Я смотрела на своего младшего брата, по–настоящему любившего Кирстен.
— Ты сильная, — звучал голос Тима в моем ухе. — Я знаю, ты выдержишь.
— Я видела, что к этому шло.
— Да, — он казался безразличным, но я знала, что у него разрывается сердце.
— Барбитураты? — спросила я.
— Она приняла… Ах, они точно не знают. Она приняла их и засекла время. Подождала. Потом вошла и рассказала мне. А потом она упала. Я знал, что это было. — Он добавил: — Завтра она должна была вернуться в Маунт–Сион.
— Ты позвонил…
— Приехала «скорая помощь», и ее отвезли в больницу. Они сделали все возможное. Но дело в том, что максимальная доза была уже в организме, и то, что она приняла как передозировку…
— Вот оно что. В этом случае промывание желудка не помогает, яд уже в организме.
— Не хочешь приехать сюда? В Сан–Франциско? Я был бы очень признателен.
— Со мной Харви.
Мой младший брат поднял глаза. Я сказала ему:
— Кирстен умерла.
— А, — кивнул он и через миг вернулся к своему самолету. Как в «Воццеке». подумала я. В точности концовка «Воццека». [106] Вот она я: интеллектуал из Беркли, рассматривающая все в переводе на культуру, оперы, романы, оратории и поэмы. Не говоря уже о пьесах.
106
Опера Альбана Берга по драме Георга Бюхнера.
В финале оперы маленькому мальчику сообщают что его
мать мертва, но он не понимает смысла слов и продолжает
играть в лошадку.
Du! Deine Mutter ist tot! [107]
А ребенок Марии отвечает:
Но, но! Прыг, прыг! Прыг, прыг!
Я сломаю твою игрушку, подумала я, если ты будешь продолжать в том же духе. Маленький мальчик собирает модель самолета и не понимает: двойной ужас, и оба охватывают меня.
— Я приеду, — сказала я Тиму, — как только найду кого–нибудь посидеть с Харви.
— Ты можешь взять его с собой.
— Нет, — я машинально покачала головой.
Я попросила соседку присмотреть за Харви остаток дня и вскоре была на пути в Сан–Франциско, переезжая на своей «хонде» по мосту Бей–бридж. А слова из оперы Берга все еще навязчиво звучали у меня в голове:
107
«Ты! Мать твоя мертва!» (нем.)
Охотника жизнь весела,
Охота всем доступна!
Охотником будь я,
Вот это был бы я.
То есть, сказала я себе, слова Георга Бюхнера, он ведь написал эту чертовщину. Я вела машину и плакала. Мое лицо застилали слезы. Я включила радио и нажимала кнопку за кнопкой, перебирая станцию за станцией. На канале рок–музыки я поймала старую песню Сантаны и включила громкость на полную мощность. Музыка заполнила мой маленький автомобиль, и я закричала. Я слышала:
Ты! Мать твоя мертва!