Валькины друзья и паруса
Шрифт:
— Папа, заступись, — попросил Валька. Отец выглянул из-за газеты.
— Ещё чего! Чтобы и меня погнали в парикмахерскую? — Он осторожно погладил свою аккуратную лысину.
— Вот так всегда, — вздохнул Валька. — Нет, чтобы поддержать, как мужчина мужчину.
— Иди, иди, мужчина, — сказала мама. — А то сама постригу.
И Валька пошёл. На улице он сразу понял, что упирался зря: в такую погоду прогуляться по городу — одно удовольствие. Утро было искристо — розовым. Мороз поскрипывал, как тугое яблоко в крепких ладонях мальчишки.
Настроение
Валька шагал и насвистывал, хотя при морозе это довольно трудно.
На автобусной остановке галдели и веселились малыши. Человек тридцать. Наверно, первый класс. Тут же была их учительница, совсем молодая, похожая на Валькину сестру Ларису, которая училась на геолога в Ленинграде. Учительница наводила порядок:
— Иванов! И-ва-нов! Зачем ты полез в снег?! Сейчас подойдёт автобус, сию же минуту становитесь в пары!.. Андреев! Коля Андреев! Кому я говорю!.. Никто не смейте выходить на дорогу — там машины!.. Малеева и Ковальчук никуда не поедут, а немедленно пойдут домой, если не перестанут толкаться. Никуда не отходите… А где Новосёлов? Новосёлов Игорь!
Новосёлова Игоря не было. Едва наметившиеся пары опять рассыпались.
— Ребята, кто его последний раз видел? Тише, отвечайте по порядку! Ой, да замолчите же вы!
— Шичас прыдёт, — пробубнила толстая девчонка, до носа закутанная шарфом. — Он шкоро…
— Вон он идёт! Вера Павловна, вот он!
— Ура, Новосёл!
Валька оглянулся, охнул и остановился. Если бы он был девчонкой, то, наверное, завизжал бы от восторга. Новосёлов был просто великолепен! Рыжая ушанка сидела на его голове удивительно лихо — боком. Она сползла ему на левую бровь, а с правой стороны открывала лоб. Одно ухо шапки торчало в сторону, как у весёлого щенка, и пружинисто подпрыгивало. Шарф распустился и лежал на плечах широким зелёным кольцом. Тонкая шея Новосёлова торчала из расстёгнутого мохнатого воротника, словно из грачиного гнезда. На круглом лице его было написано блаженство. Осторожно нёс он перед собой распечатанное эскимо. Через каждые два шага Новосёлов радостно жмурился и розовым языком касался шоколадного бока. Он держал мороженое голыми пальцами, а пришитые к рукавам варежки раскачивались на тесёмках, как маятники.
Вот схватить бы сейчас карандаш, встать бы с альбомом в тень, за выступ дома… Вот был бы рисуночек! Даже название придумалось сразу: «Нарушитель».
«Ну ладно, — подумал Валька. — Я его запомню, а дома сяду за рисунок.
А у Веры Павловны Новосёлов радости не вызвал. Наоборот.
— Это что же такое?! В такой мороз! Кто тебе разрешил? Новосёлов, перестань сейчас же! Где ты был? Я кому говорю!
Но бронебойная очередь запрещений и вопросов не задела Новосёлова. Он приближался всё так же медленно
— Где ты его ухитрился купить? — отчаянным голосом спросила Вера Павловна.
Новосёлов махнул в сторону Гастронома:
— Тама… — Один глаз его был в тени шапки, а другой, синий и блестящий, преданно смотрел на учительницу.
— Не смей есть мороженое! Ангину хочешь получить?
— Не бросать же теперь уж, — рассудительно заметил Новосёлов и нахально откусил почти полпорции.
В толпе заныли:
— Новосёл, обжора…
— Дай лизнуть…
Новосёлов щедрым жестом, не глядя, протянул эскимо. Оно прошло по рукам, как эстафетная палочка.
— Вера Павловна, вам оштавить? — пробубнила закутанная девчонка.
— Оставьте меня в покое, мучители, — скорбно сказала Вера Павловна.
Валька засмеялся и зашагал вдоль чугунной заиндевевшей решётки газона.
Парикмахерская находилась на улице Павлика Морозова. Последний раз Валька был здесь в середине октября. Моросил серый дождик, а к зеркальной витрине парикмахерской прилипли жёлтые берёзовые листья. На громадном стекле витрины белели надписи: «Мужской и женский зал. Стрижка, перманент, окраска волос, бороды и усов. Маникюр». Кроме того, там был изображён лупоглазый красавец с аккуратным пробором.
Но вот что значит не стричься два месяца! Оказалось, что за это время парикмахерская исчезла.
Не было синей вывески. Пропали белые надписи. Над знакомой дверью блестели незнакомые слова, составленные из трубчатых стеклянных букв:
МОЛОДЕЖНОЕ КАФЕ «БРИГАНТИНА»
А в витрине Валька увидел натянутый на раму холст, на котором был изображён масляными красками грузный трёхмачтовый парусник. Очевидно, художник считал, что это и есть бригантина.
Валька не успел даже удивиться и подосадовать, что парикмахерской нет на старом месте. Парусник сразу привлёк его. Не красотой привлёк. Наоборот. Это была какая — то баржа, к которой добавили мачты с раздутыми, как пузыри, парусами. Видимо, художник разбирался в парусах, как Валька в кибернетике.
Оставалось пожать плечами и пойти на поиски другой парикмахерской.
А Валька стоял.
Всё — таки картина чем— то привлекала. Было в ней среди разных нелепостей что — то верное и хорошее.
Что?
Не мог Валька понять.
Художник знал какой — то секрет, а Валька не знал.
Он зажмурился, подождал несколько секунд и широко распахнул ресницы. Нет, не помогло. Трёхмачтовый парусник берёг свою маленькую тайну.
Валька отвёл глаза и тихонько плюнул с досады. Его прозрачное отражение в стекле тоже плюнуло и сморщилось. Валька глянул на него сердито. И тут заметил ещё одно отражение — девушку в вязаной шапочке и в пальто с воротником, похожим на меховой калач.