Валькирия. Тот, кого я всегда жду

Семенова Мария

Тогда я виновато припомнила страшный заметённый двор, который я никак не могла пересечь во сне… Нет. Это был неправильный сон. Такие сны подсылает злая Морана, и они по-гадючьи жалят в самое сердце. Всё было не так. Я никуда не уходила, чтобы потом бежать, надсаживаясь, назад. Я обняла ладонями его лицо, и он не оттолкнул моих рук, потому что иначе — потому что иначе он не был бы Тем, кого я всегда жду. И ещё потому, что в зрачках у него опять отражалась метельная ночь и Злая Берёза с окровавленным, обледенелым стволом… И я крепко прижала к своей груди его голову и не отпускала, пока не растаяло страшное

наваждение и вокруг снова было только ликующее весеннее солнце…

А кто-то другой плакал, зная: это сбылось лишь во сне. Наяву он был один. Без меня. Он так и остался навеки в зимней ночи, и мне никогда не поспеть к нему, не обнять, не спасти…

Смейтесь, если смешно!.. Мне вдруг помстилось — кто-то стоял по ту сторону двери, совсем рядом, ждущий меня, живой… Я вскочила, сбрасывая одеяло, босиком, бесшумно перебежала по полу… Нет, конечно, там никого не было, но странное чувство не покидало, и тогда я распласталась по дверным доскам, раскинула руки, всем существом устремляясь к тому, кого не было там, снаружи, а может, совсем не было на земле, я слышала его дыхание и ощущала тепло, близкое тепло любимого тела…

И слезы, катившиеся, катившиеся по щекам…

Срок моего заточения минул как раз в день, когда Вольгасту пришла пора уезжать. Мстивой Ломаный отпустил с ним новогородцев, кончавших прибыльный торг. Новогородцы добыли здесь всё, что думали взять у корелов. И до устья Мутной отсюда было в два раза ближе, чем от того острова, где мы повстречались. Воевода шутил с ними, звал ещё приезжать. Гости кланялись и обещали. Не то впрямь полюбилось, не то боялись ему возразить. Только Оладья смотрел в спину варягу, и глаза были как два ножа. Не могу лучше сказать и не ведаю, почему кривые ножи.

Оладья носил воинский пояс. Он высоко сидел в гриднице у князя Вадима. Была у него славная мужская стать и тёмные кудри, уже отороченные серебром — влюбчивым девкам на заглядение. Оладья посматривал на меня. Сперва с простым любопытством, ведь не во всякой дружине девки хоробрствуют. Потом, улыбаясь, начал пощипывать густые усы. Он думал, я не следила, как он смотрел в спину вождю. И он тоже не походил на Того, кого я всегда жду. Добрые Боги, ваявшие его лицо, многовато оставили для подбородка и скул и чуть-чуть поскупились, делая лоб. Всегда кажется, что человек с подобным лицом мужествен, но не слишком умён.

К моему удивлению, Нежата почти всё время ходил вместе с Оладьей. Потом мне объяснили: в Новом Граде чуть не половина насельников были прежние ладожане, изошедшие вместе с князем Вадимом. Оладья когда-то знал отца Нежаты, славного кметя, был ему другом. Теперь вот звал сына в гости. Сперва Нежата косился на воеводу, когда же купцы засобирались — ударил челом. Вправду, что ли, надумал с ними поехать. Варягу, по-моему, не по душе пришлась эта затея, но перечить парню не стал, передёрнул плечами:

— Езжай…

И скрылись пёстрые паруса, и скоро мы бросили толковать о них вечерами. Только Велета знай рассказывала мне про Вольгаста. Что значит брат!

Лёгкие раны срастаются быстрей и надёжней, если их не разнеживают в повязках, если трудят хоть понемногу, как только перестаёт точиться руда. Мне ещё больно было сгибать левую руку, когда я придумала навестить лесное озеро и корягу-страшилище, поплавать без посторонних глаз в чистой

чёрной воде.

Я медленно шла через лес, тем же самым лазом-тропинкой, которым весной возвращалась после памятного поединка. В тот день лес распевал радостно и многошумно, омытый тёплой грозой. Теперь в небесах висела серая мгла, и было тихо. Я шла и думала о Том, кого я всегда жду. Последнее время я стала реже думать о нём. Или так мне казалось. Должно быть, я огрубела, вконец обмозолила не только руки — самую душу. Куда подевались нежные крылья, нёсшие меня, как в басни, встречь ему через жемчужное море? Жёсткими стали их перья и с хищным свистом резали воздух. Скоро, глядишь, ороговею, зарасту чешуёй, совсем змеищей стану…

Я не была здесь, у озера, со времени Посвящения. Страшная коряга всё так же протягивала сожжённые пятерни, но незабудки вокруг отцвели, готовились уронить семена. Отцвела и маленькая черёмуха, стоявшая через прогалину, как раз напротив коряги. Я сложила одёжки на шёлковую мураву и вдруг подумала: а не к ней ли, к черёмухе, так тянулось моё корявое чудище, тянулось и не могло перебраться через полянку, прижаться насквозь обугленными костями к тоненькому стволу в тёплой серой коре?.. И всего-то девять шагов, не больше, их разделяло…

Камыши обступали озеро шуршащей стеной, стрекозы так и носились. Когда-нибудь озеро совсем зарастёт, покроется зыбучим ковром. Задохнутся донные студенцы, заведутся слепые чёрные рыбы, а нынешний добрый Водяной Дед озлится во мраке или сбежит, уступит бывшее озеро косматому Болотному Чуду. И вместо глаза лесного, доверчиво устремлённого в небо, станет на этом месте глаз мёртвый — страшная чаруса…

Я плавала между камышовыми островками, где стояли средь гибких стеблей пятнистые щуки, подстерегающие добычу. В таких озерках бывает крупная рыба. Как-нибудь наловлю раков и приду сюда с удочкой. Отыщу под берегом глубокую яму, раздразню вкусной приманкой черно-зелёного сома толщиной с потопленное бревно. Поспорю с ним, кто кого. Велета не привередничала, но рыбу любила страсть, а прежде всего копчёную, истекшую жиром в горячем ольховом дыму…

Я никуда не спешила, и рука, сперва болезненная и чужая, помалу размялась. Надо будет мужественнее держаться, когда меня ранят опять. Не так уж мне было больно, если подумать. Мы с Яруном однажды после метели нашли в лесу молодого весина, которому прижало ноги рухнувшим деревом, замёрзли ноги и затвердели, как две сосульки. Он уже не дышал почти, Молчан унюхал под снегом. Мы испугались тогда, но всё же хватило рассудка не отогревать у костра — положили на срезанные еловые лапы, бегом примчали домой. Мудрая мать Яруна от бабок знала, что делать. Закутала промёрзшие ноги толстыми одеялами, оставила отходить теплом вернувшейся крови…

Вот кто тяжких мук натерпелся, куда мне. Зато не остался хромым, лишь кожа с пальцев сбежала. А осенью мы гуляли на свадьбе: пошла за охотника пригожая девка…

Наплававшись вдосталь, я повернула к знакомой прогалине в камышах. Но когда я раздвинула кувшинки и подняла голову, нащупывая ногой дно, я увидела, что подле моей одежды сидел на травке Некрас.

Сидел и смотрел на меня, улыбаясь, и мне не слишком понравилось, как он улыбался. Вот протянул руку, приподнял вышитый край лежавшей рубахи. Начал рассматривать…