Шрифт:
В трагедии участвуют:
Старший врач больницы (доктор).
Натали, Люси, Тамарочка– медсестры.
Боренька – медбрат по кличке Мордоворот.
Гуревич.
Прохоров – староста третьей палаты.
Алеха, по кличке Диссидент,– оруженосец Прохорова.
Вова – меланхолический старичок из деревни.
Сережа Клейнмихель – тихоня и прожектер.
Витя –
Стасик – декламатор и цветовод.
Коля – интеллектуал и слюнтяй.
Пашка Еремин – комсорг третьей палаты.
«Контр-адмирал» Михалыч.
Хохуля – старый сексуальный мистик и сатанист.
Толстые санитары с носилками, в последнем акте уносящие трупы.
Все происходит 30 апреля, потом ночью, потом в часы первомайского рассвета.
Акт первый (он же – пролог)
Приемный покой. Слева от зрителя – жюри: старший врачбольницы, очень смахивающий на композитора Георгия Свиридова, спочти квадратной физией и в совершенно квадратных очках – вдальнейшем будем называть его просто доктор. По обестороны от него две дамы в белых халатах: занимающая почтипол-авансцены Тамарочка и сутуловатая, на всеотсутствующая, в очках и с бумагами, Люси. Позади них мернопрохаживается санитар и медбрат Боренька, он жеМордоворот, и о нем вся речь впереди. По другую сторону стола -только что доставленный «чумовозом» («скорой помощью»)Гуревич.
Доктор. Ваша фамилия, больной?
Гуревич. Гуревич.
Доктор. Значит Гуревич. А чем вы можете подтвердить, что вы Гуревич, а не… Документы какие-нибудь есть при себе?
Гуревич. Никаких документов, я их не люблю. Рене Декарт говорил, что…
Доктор (поправляет очки). Имя-отчество?
Гуревич. Кого? Декарта?
Доктор. Нет-нет, больной, ваше имя-отчество!…
Гуревич. Лев Исаакович.
Доктор (из-под очков, в сторону очкастой Люси). Отметьте.
Люси. Что отметить, простите?
Доктор. Все! Все отметить!… Родители живы?…
Гуревич. Живы.
Доктор. Интересно, как их зовут.
Гуревич.
Доктор. Она тоже Гуревич?
Гуревич. Да. Но она русская.
Доктор. И кого вы больше любите, маму или папу? Это для медицины совсем немаловажно.
Гуревич. Больше все-таки папу. Когда мы с ним переплывали Геллеспонт…
Доктор (очкастой Люси). Отметьте у себя. Больше любит папу-еврея, чем русскую маму… А зачем вас понесло на Геллеспонт? Ведь это, если мне не изменяют познания в географии, еще не наша территория…
Гуревич. Ну, это как сказать. Вся территория – наша. Вернее, будет нашей.
Доктор. А… очень широк, этот Геллеспонт?
Гуревич. Несколько Босфоров.
Доктор. Это вы что же – расстояние измеряете в босфорах? Вам повезло, больной, вашим соседом по палате будет человек: он измеряет время тумбочками и табуретками. Вы с ним споетесь. Так что же такое Босфор?
Гуревич. Ничего нет проще. Даже вы поймете. Когда я по утрам выхожу из дому и иду за бормотухой, то путь мой до магазина занимает ровно шестьсот семьдесят моих шагов,– а по Брокгаузу это точная ширина Босфора.
Доктор. Пока все ясно. И часто вы вот так прогуливаетесь?
Гуревич. Когда как. Другие чаще. Но я, в отличие от них, без всякого форсу и забубенности. Я – только когда печален…
Доктор. А на какие средства вы… каждый день переходили этот ваш Босфор? Это очень важно…
Гуревич. Так ведь мне все равно, какая работа – массовый сев гречихи и проса… или наоборот… Сейчас я состою в хозмагазине, в должности татарина.
Доктор. И сколько вам платят?
Гуревич. Мне платят ровно столько, сколько моя Родина сочтет нужным. А если б мне показалось мало, ну, я надулся бы, например, и Родина догнала бы меня и спросила: «Лева, тебе этого мало? Может быть, немножко добавить?» Я бы сказал: «Все хорошо, отвяжись, Родина, у тебя у самой ни хрена нету».
Доктор (из соображений авантажности). Я понял, что вы больше вольный мореплаватель, а не татарин из хозмага. Встаньте. Сдвиньте ноги. Зажмурьте глаза. Протяните руки вперед.
Гуревич (делает то, что ему предлагают). Я могу сесть?
Доктор. Можете, можете. Довольно. Нам уже по существу все понятно… Кстати, какое сегодня число на дворе? Год? Месяц?
Гуревич. Какая разница?… Да и все это для России мелковато – дни, тысячелетия…
Доктор. Понятно. Скажите, больной: случаются ли у вас какие-нибудь наваждения, иллюзии, химеры, потусторонние голоса?…
Гуревич. Вот этим обрадовать вас не могу – не случалось. Но…