Вальс среди звезд
Шрифт:
– Тогда решено, - объявил он, опуская ее обратно на пол.
– Сразу же, как только будут оглашены наши имена. Я хочу, чтобы это было как можно скорее. И третье...
Она с надеждой смотрела на него, и он вытащил из своего жилета алмазную булавку, головка которой была усеяна множеством крошечных бриллиантов в форме сердца. Он приобрел ее в Лондоне, собираясь подарить ее леди Еве, если его план ухаживать за ней привел бы его к помолвке. Виконт взял руку Барбары и вложил в нее булавку.
– Сохранится лучше, чем конфета, - сказал он.
–
Она повернула лицо к нему, светясь любовью и счастьем, и поцеловала его.
– А теперь я могу вернуться на бал.
– Да. Ее улыбка потускнела.
– Да, ты должен. А то пропустишь.
– С тобой, - добавил он.
Она непонимающе смотрела на него.
– Ты не хочешь переодеться?
– спросил он.
– Для меня ты выглядишь так, что хочется съесть, но я знаю, что леди очень принципиальны в таких вещах. Я даю тебе полчаса, чтобы подготовится, как тебе подобает.
– Идти на бал?
– воскликнула она.
– Я не могу. Ты знаешь, я не могу. Но… не имеет значения.
Она очень решительно посмотрела на него.
– Я лягу спать и буду мечтать о тебе и буду надеяться, что все, что произошло тоже не мечта.
– Двадцать девять минут,- бросил он.
– Кэл...
– Твой отец ждет тебя, - заметил он.
– И вероятно, твоя мама тоже.
Ее улыбка сразу погасла.
– Я спросил у твоего отца про тебя, прежде чем прийти, - доложил он.
– Все было улажено. Все, что оставалось – Ваше согласие. Ваш отец сделает объявление в конце бала – если мы будем вовремя. У Вас двадцать восемь минут.
– Он не мог, - сказала она.
– Папа ненавидит меня. Он не имел со мной почти ничего общего, кроме того, что оплачивал счета.
– Приданное, которое он предложил за Вас, было во много раз больше, чем я ожидал, - сказал он.
– Мне не нужно приданное. Мне повезло с собственным состоянием, чтобы заботиться о Вас. Но он настаивал. Его дочь не выйдет замуж без приличного приданного, сказал он мне. И оно было не больше, чем завещанное после его смерти.
Ее глаза расширились.
– И мне недвусмысленно сказали, единственное, что я могу дать Закари – это отцовская любовь, - произнес он.
– Сумма, столь большая, как и ваше приданное, выделена ему на обучение и жизнь. Сумма, которая положена ему после смерти Вашего отца, даже если бы я никогда не показал носа в этом графстве.
– Уильям?
– шепнула она.
– Я верю, отцы доставляют своим дочерям больше проблем, чем кто-либо еще, - изрек он.
– Ваш брат, я полагаю, был глазами и руками вашего отца последние восемь лет. Хотя, я уверен, что он любит вас и мальчика и сам по себе.
– О, - выдохнула она.
Он наклонил голову на бок и пристально смотрел на нее.
– Ты ведь не собираешься снова плакать?
– спросил он.
– Да, я так думаю, - сказала она, проведя рукой по щеке.
– Я обычно не такая лейка, я уверяю вас, милорд.
– Кэл.
– Кэл.
– Я думаю,
– Идите.
Он наклонил голову и поцеловал ее в губы быстро и твердо. Она ушла.
Барбара чувствовала, что она абсолютно неподходяще одета – в бледно-розовый шелк. Лучшее, что у нее было. Ей не требовался более модный вечерний наряд уже много лет. Она прикрепила булавку Кэла к груди и вдела в уши маленькие бриллиантовые серьги, подаренные ей на восемнадцатилетние. Уложила волосы так, чтобы они вились у висков и ушей.
Она была в ужасе. Ее почти трясло от испуга. Восемь лет. И лицом к лицу с отцом, матерью, Уильямом, Евой, другими гостями, с соседским дворянством, кто годами не делал ничего больше, чем поклон после службы в церкви. Ее помолвка будет объявлена. Она будет танцевать с Кэлом. Он так сказал.
Барбара схватила его за руку, после того как в парадном холле лакей взял плащи, ее успокаивала теплота и твердость его руки. Калеб быстро поцеловал ее, не думая о присутствии слуг ее отца.
– Я в ужасе, - объявила она.
– Я знаю, - сказал он.
– Вы выглядите прекрасно, Барбара. Я люблю Вас.
Его голубые глаза улыбались, его рука сжимала ее, успокаивая. Она подняла подбородок.
– Вот моя девочка, - сказал он, и ввел ее в центр зала.
Позже она не могла ясно вспомнить следующие полчаса. Она знала, что ее отец открыл ей свои объятия, и она шагнула в них, забыв о горечи, неодобрении, гордости и о длительном отчуждении. И она знала, что мать обнимала ее, словно намереваясь сломать кости. И Уильям подмигнул ей, и Ева казалась потрясенной. И соседи тоже, и люди, которых она никогда не видела. Отец представлял ее одним, а Кэл – другим.
И объявление о помолвке. И всеобщие восклицания. И еще больше объятий и поцелуев. Даже от Евы. И возрастающее убеждение, что это все-таки сон, ведь это слишком великолепно и невероятно, чтобы быть правдой.
Но всегда, среди шума, смятения, смеха, объятий и восклицаний, был Кэл. Кэл верный, улыбающийся и добрый. Кэл с гордостью на лице и любовью в голубых глазах. Очевидной любовью.
И она была уверена, больше чем обычно, что грезила на яву.
– Вы пришли слишком поздно, - сказал им ее отец, когда возбуждение, вызванное объявлением, казалось, улеглось — но не в ее сердце.
– Здесь мы следим за временем и не танцуем до рассвета, как делают это в городе, мой мальчик.
– Последний тур уже начинается.
– Вальс, я надеюсь, - произнес лорд Брэндон, улыбаясь своей невесте.
– Возможно нет, - сказал герцог.
– Но будет, мой мальчик.
– Желания моей старшей дочери и ее жениха должны исполняться в этот особенный вечер. Он пошел к оркестру.
– Не вальс!
– запаниковала она.
– Я сделаю из себя посмешище, Кэл. Я отдавлю Вам ноги.
– Я хочу, чтобы Вы смотрели в мои глаза все время, - произнес он, ведя ее.