Вальсирующие со смертью. Оставь ее небу
Шрифт:
— Кажется, сейчас произойдет что–то интересное, — сказал Ник–Ник, хватая фотоаппарат. — Выходи из машины.
Катя тут же выскочила на тротуар.
Николай присел на корточки и поймал в объектив лицо Кати. Человек на балконе тоже попал в кадр.
— Теперь сделай лицо покойницы. Закати к небу глаза, слегка приоткрой рот и немного запрокинь голову назад. Отлично.
Добрушин встал на перила и держался за стену.
Ник–Ник навел резкость на акробата, и лицо Кати стало мутным. Он начал делать кадр за кадром, меняя резкость.
Добрушин собрался с силами
Стекло балконной двери он выбил локтем, просунул руку и, повернув ручку, толкнул опустевшую раму. В квартире он задерживаться не стал, опустошил шкатулку и тут же ушел. Но как профессионал он не мог забыть стереть свои отпечатки пальцев.
Добрушин поймал такси, пообещал шоферу пятьдесят долларов и назвал свой домашний адрес.
Всю дорогу он держался за карман, в котором лежали деньги.
Ник–Ник сказал Кате:
— Этому дураку везет со страшной силой. Я не верю, что такой человек может оказаться на скамье подсудимых.
— И что мы будем делать?
— Ждать развязки с этой Ниночкой. Неужели и ее труп утащит домовой? Если так, то я сочту, что мы с тобой сошли с ума и имеем дело с сатаной.
— А дальше что?
— Нам нужен очень хороший художник–портретист, и чтобы умел рисовать колодцы. Мы этого сатану до преисподни доведем. Другого оружия у нас нет, мадам привидение.
9
Опохмелиться ему не дали. Пришли раньше, чем он проснулся. Стоя в трусах с босыми ногами, он пытался сфокусировать стоявшего на лестничной клетке мужчину.
— Вы Одиноков Александр Викторович?
— Это для меня не новость.
— Я майор милиции Добрушин Семен Семенович.
— Угу. Ставки растут. Начали с лейтенанта, кончили майором.
— Давайте поговорим в квартире, там удобнее.
— Это вам так только кажется. Заходите.
Квартира и впрямь выглядела хуже коровьего стойла, но гостя обстановка не интересовала. Он присел на табуретку возле раскладушки и достал из кармана бутылку водки.
— Сначала разговор, потом выпивка.
Одинокова передернуло, и он скривился.
— Лечить будешь, майор. Сначала вправишь мозги, потом затуманишь. И что тебе с этого? Я про Леночку все уже лейтенанту рассказал. Был тут такой со щенячьей мордочкой.
Добрушин показал книгу.
— Написано Александром Веселовским. «Разочарование сатаны». Прочитал. Интересно, оригинально, самобытно, а главное, глубоко. Будто чужие мысли читаете.
Одиноков похлопал в ладоши.
— Батюшки! Милицию удивил. Вот что значит гений.
— Страдаете манией величия?
— Болезнь всех деятелей искусства и литературы. Не бойтесь, не заразно. При этом можно выглядеть нормальным человеком, если не наступать на любимую мозоль.
— Мне требуется ваша помощь. Правда, на время придется бросить пить, сесть за стол
— Брось, майор. Я ручку в руках разучился держать. Кончился Веселовский. Весь вышел, остался только Одиноков.
— Если ты, Саша, сумеешь взять себя в руки, то горы своротить сможешь. Про гениев я ничего не знаю, но талант зарывать глупо. Речь идет о маньяке–убийце. Роман будет называться «Разочарование маньяка». Ты же написал «Разочарование сатаны». Прекрасная вещь. Но там плод твоей фантазии выступал на первое место, а здесь факты положены на твой талант, стиль и фантазию.
— Ты не торопись, майор. Я с утра нешибко соображаю. С толком, с чувством, с расстановкой.
— Хорошо. Есть неординарная личность. Умный талантливый человек с богатым воображением, своими мечтами, радостями и промахами. Однажды он переступил черту и превратился в убийцу. И это болото его засосало. Он хочет вырваться из плена, но не может. Кто–то стоит над ним. Так он думает. И вот этот человек выходит со мной на связь и предлагает мне сделку: «Я сдамся властям, но на одном условии. Я не хочу уйти из этого мира со штампом маньяка. Слишком просто и несправедливо. Я хочу, чтобы люди знали обо мне правду. Я хочу исповедаться. Ни в Бога, ни в черта я не верю, но и копить в себе эту дрянь больше не могу. Найдите способ вылить мои мысли широкой публике, и я сам к вам приду с поднятыми лапками». Теперь ты понимаешь, о чем идет речь?
Лицо Одинцова стало серьезным.
— А какие условия он ставит?
— Элементарщина. Он хочет, чтобы все имена жертв и даты были соблюдены. А главное, чтобы не искажали его мысли. Надо понимать, что речь идет об исповеди, одетой в художественную форму. Сюжет — дело автора. Красочки, выводы, герои, характеры, тут — пожалуйста, карты в твоих руках. Но логика и философия убийцы должны оставаться незыблемыми.
— Любопытно. А поговорить я с ним смогу?
— Нет, конечно. Он никому не доверяет. Как только книга выйдет в свет и он явится с повинной, тогда пожалуйста. Для тебя будет сделано исключение.
— Ладно. Вот что, майор. Бутылку забирай с собой, а мне оставь материалы, какие успел собрать, имена и даты. А я пошел в ванную на часок. Отмокнуть надо. Если дело пойдет, я за пару недель справлюсь. Был бы материал стоящий. Нюх мне подсказывает, что здесь есть над чем голову поломать.
— С тобой можно иметь дело, маэстро Веселовский. Кстати сказать, Леночка Григорьева одна из его жертв.
— Ее–то за что? Божий одуванчик.
— А вот в этом тебе придется разобраться. По его мнению, во всем виноват вальс. Вальс стал занозой, впившейся ему в голову. Но я с ним не раз разговаривал, он не производит впечатление больного человека и очень беспокоится, что его примут за параноика. Мне приходилось иметь дело с маньяками. Могу сказать: ни в одном из них я не нашел и тени отклонений от нормы. Каждый имеет веские причины и очень убедительно отстаивает свою правоту. Просто они считают, что нам, смертным, не понять тех, кто набрался храбрости переступить черту.