Вам сообщение
Шрифт:
Ансельмо замер на несколько секунд, застыв на педалях, подняв глаза в небо. Синие радужки скользнули вдоль вытянутой линии облака, потом вниз по изрезанным краям крыш, по газону и наконец остановились на клумбе, обрамленной асфальтом.
Ансельмо повернул и медленно приблизился к траве, не сводя глаз с куста желтых цветов.
Сойдя с велосипеда, он наклонился к самым корням и пошарил руками среди стеблей, будто искал что-то. Его пальцы коснулись гладкой поверхности какого-то прямоугольного предмета. Ансельмо поднял его: это был довольно объемный конверт. Казалось, в нем лежит очень плотный лист бумаги, твердый и легкий. Что-то хрупкое и невесомое.
Ансельмо
Потом сунул руку в сумку и достал коричневый кожаный дневник, перетянутый темной лентой. Быстро написав три числа, он закрыл блокнот и снова положил его в сумку вместе с только что найденным конвертом.
Ветер не ослабевал. Ансельмо изучил небо, вернулся к велосипеду и быстро набрал скорость, оставив за спиной старинное здание, в котором помещалась самая престижная фотостудия в Риме, Студия 77.
Зеленый
Тот, кто поднимает глаза в небо,
ищет в облаках ответы,
потому что на земле находит только вопросы.
Тот, кто разговаривает с ветром, думает,
что он одинок, что его никто не хочет слышать
и что все равно ничего не изменишь.
Кто пускает все на ветер — доверяет ему,
зная, что он придет, чтобы смести
все наносное и обнаружить истину,
что покоится на дне.
Водолазка, толстовка, брюки цвета хаки, высокие ботинки. На левой руке металлический браслет.
— Дочура, не хочешь надеть юбку? Смотри, какое солнце сегодня, тепло. И у тебя такие красивые ноги.
Грета смотрела, как мать одна на другую закидывает стройные ноги под полами халата. Потом подняла глаза к небу. Неподвижные облака в кристальном воздухе. Идеальный день, чтобы крутить педали, юбка бы все испортила. Но мать все равно ничего не поймет. Поэтому она решила сменить тему:
— Что так рано встала?
— Хотела приготовить тебе завтрак.
— С чего это?
— С того, что сегодня первый день весны, — пропела мать таким тоном, будто сообщала миру радостную весть.
Грета молча утопила печенье в кофе с молоком. День как день, и даже хуже многих других, потому что обычно мать просыпалась поздно и она могла потихоньку выскользнуть из дома, избавив себя от ее советов о моде. А сегодня Серена даже положила ей пару печений на тарелку и сейчас сидела и смотрела на свою дочуру с видом заботливой мамы.
— А в итоге всего лишь печенье на тарелку положила…
Вот именно.
Грета залпом допила кофе, уставив глаза в часы, висевшие на стене кухни. Циферблатом было яблоко, нарисованное на дереве, а стрелками — две отъевшиеся гусеницы. Остатки ее детской, которые Серена Бианки не пожелала выбросить. Желтая гусеница показывала двенадцать, фиолетовая — семь. Пора было выдвигаться.
— Ты в школу?
— Нет, на море.
— Везет тебе.
Грета решила оставить это подобие шутки без ответа. Переместив металлический браслет с руки на лодыжку, она закрепила им на икре обтрепанный край брючины. Потом взяла велосипедную цепь и надела ее через плечо, словно воин портупею шпаги. Подняла Мерлина и быстрыми шагами направилась к двери. Мать, оценив результат с эстетической точки зрения, смиренно покачала головой и сосредоточилась на остатках завтрака.
— Грета…
— Да, Серена?
— Я сегодня вернусь рано. Мы можем поужинать вместе. Куплю что-нибудь вкусное и…
— Брось. Я вчера купила. В холодильнике
Серена открыла холодильник и осмотрела покупки, сделанные дочерью. Не густо.
— Тебе не хочется чего-нибудь особенного? — спросила она. — Может, что-нибудь сладкое?
Понятно: сегодня был один из тех дней, когда мама проснулась в хорошем настроении. По причинам, которых Грета никогда не понимала, это случалось редко и проходило быстро. Наверное, стоило ловить момент.
— Окэ.
— О’кей? Чего бы ты хотела? — обрадовалась мама.
Но в ответ услышала только звук закрывшейся входной двери.
Юбка, ободок, блузка, рукава с буфами и парусиновые балетки с бантиками. Грета смотрела, как Лючия Де Мартино подпрыгивает по ступенькам школьной лестницы, и думала, что ее мать была бы самой счастливой женщиной в мире, имей она такую дочку. Мягкие щеки, словно созданные для улыбки, большие глаза, блестящие и темные, коса курчавых черных волос и ворох юбок в шкафу. Вот идеальная дочь для любой матери. Даже училка Моретти, единодушно признанная самой жестокой женщиной на планете Земля, питала к ней слабость. Когда Лючия входила в класс, у Моретти менялось выражение лица. Обычно застывшее в ехидной гримасе, оно вдруг озарялось каким-то человеческим светом. По школе ходил упорный слух, что Моретти подправила себе рот и хирург переусердствовал с силиконом, сделав из ее губ пару сарделек. Разумеется, никто никогда даже не думал спросить ее об этом напрямую, а сама Моретти не подтверждала, но и не опровергала этих сплетен. Она ограничивалась тем, что выказывала унылую досаду на лице и ходила с видом дивы на красной дорожке в ночь «Оскаров», забыв, что она не в кинотеатре «Кодак» в Лос-Анджелесе, а в обшарпанном классе третьего «Е». Иногда Грета восхищалась ее способностью абстрагироваться от убогой школьной обстановки, но не сегодня. Сегодня она ее ненавидела, и все.
— Грета Бианки, к доске — отчеканили сардельки Моретти.
Грета разработала особую тактику реагирования на вызовы к доске: не реагировать на них. Она сидела, как припаянная к своей парте, прижав ноги к ножкам стула, чтобы не поддаться искушению встать и испытать судьбу. Жизнь никогда не преподносила ей приятных сюрпризов, и она давно перестала верить в счастливый случай.
— Если ты не пойдешь к доске, я буду вынуждена поставить тебе плохую оценку.
С другими эта угроза срабатывала. Коварная Моретти давала тебе повод надеяться, что, если у тебя хватит смелости просто выйти к доске, она поставит тебе приличную отметку, не отличную, конечно, но, в общем, недалекую от удовлетворительной. Но Грета знала, что это ловушка. Она не готовилась к уроку и была способна только на немую сцену. А ее можно было играть и прижавшись к стулу.
— Только один вопрос, хорошо?
Сардельки задвигались, как змеи под дудку заклинателя.
Держись, Грета.
— Что-нибудь совсем простенькое, идет?
Держись. Сейчас она отстанет.
— Какое событие стало поводом к Первой мировой войне?
Сейчас она поставит тебе ноль и отстанет.
— Отказываясь отвечать на вопросы, ты вынуждаешь меня поставить тебе ноль. Это не прихоть — это математика.
Ну вот, Моретти почти закончила. Сейчас она снимет с ручки колпачок со скорбным видом человека, который очень не хочет делать то, что делает, но у него нет выбора и, в конце концов, все происходит для твоего же блага. Потом она выведет напротив фамилии Бианки очередной ноль, круглый и совершенный знак, напоминающий петлю для приговоренного… И тут экзекуцию неожиданно прервали.