Вам сюда

Майк Джи

— Мураками? — Марик подался вперёд, — он замечательный писатель, один из моих любимых. И Кобо Абэ, если говорить про японцев. Акутагава тоже хорош, но, на мой взгляд, до этой пары не дотягивает. Знаете, когда я читаю Мураками, мне хочется написать ему письмо и поблагодарить за то, что он есть, иногда мне кажется, что я не знал бы, что вообще делать, не будь на свете Мураками.

— Что ж вы не напишете? Ему наверняка приятно было бы прочитать такое письмо. А больше вам никому не хочется это написать?

— Хочется, — признался Марик. — Многим. Если бы не книги, я, — он запнулся и, сознавая, что скажет сейчас непростительную глупость, выпалил: — Я давно бы превозмог себя и ушёл, если бы не книги.

Марик опустил глаза. "Сейчас я очнусь, — подумал он, — и не будет

никакого кафе, никакой Юли, и останусь здесь только я, наедине со своей никчёмностью". — В этот момент его руку, нервно терзающую пакетик с сахарным песком, накрыла узенькая и прохладная ладонь.

— Расскажите что-нибудь, — попросила Юля, — пожалуйста. Я знаю, вы очень много читаете, гораздо больше меня. Расскажите мне про книги…

Ведя нудную экскурсию вдоль унылых стеллажей с экспонатами краеведческого музея, Марик думал о том, как сегодня он встретится с Юлей. Он не спал две ночи подряд с тех пор, как, превозмогая себя, набрал номер её телефона и, запинаясь на каждом слове, назначил свидание. Он и мечтал о встрече, и страшился её, сотни раз проигрывая в уме возможные сценарии и произнося вслух обрывки заготовленных фраз. Тогда в кафе ему явно удалось её заинтересовать. Марик говорил о том единственном, что действительно знал, и что на самом деле любил — о литературе. Он говорил и говорил, пылко, увлечённо, неистово, а какая-то часть его, оставшаяся на заднем плане, удивлённо смотрела на него и укоризненно покачивала головой. Но Марик перестал обращать внимание на своё "второе я" — он рассказывал о яростно-сумасшедших мирах Воннегута, сумасбродных и бесшабашных героях Хеллера, логически безупречной небывальщине Дюренмата… Он говорил, не останавливаясь, сыпал цитатами, полемизировал сам с собой, потом переключился с прозы на поэзию, читал вслух Бернса, Мандельштама, Дементьева, и сам не заметил, как прошло три с половиной часа. Кафе закрывалось, они вышли на улицу, и тут Марик очухался, замолчал и привычно начал краснеть. Но в этот момент девушка шагнула к нему, её лицо с огромными карими глазами приблизилось, и Марик вдруг почувствовал, как его щёки коснулись мягкие Юлины губы.

— Спасибо вам, Марк, — сказала девушка, — это был превосходный вечер. Не провожайте меня, я живу в двух шагах, вот в этом доме, — добавила она. — Позвоните мне, ладно?

С этими словами Юля сунула Марику в ладонь клочок бумаги, отпрянула, посмотрела ему в глаза, улыбнулась, и, повернувшись, легко зашагала прочь по направлению к ближайшей пятиэтажке. Марик остался стоять на месте, уставившись в номер написанного на обрывке салфетки телефона и не понимая, что это такое.

Они встретились в центре города у памятника Пушкину, небольшой садик вокруг которого использовало в качестве места встреч не одно поколение влюблённых. Вечерело, дул ласковый тёплый ветерок, с растущих в садике клёнов плавно падали жёлтые с рубиновыми прожилками листья. Последние дни Марик прожил на нервах, и к моменту встречи находился в состоянии, близком к ступору. Наверное, отчасти поэтому всё прошло на удивление гладко и естественно. Видимо, у Марика не осталось сил на мучительное обдумывание слов перед тем, как их сказать, и на выволочки самому себе за то, что сказал не то, что хотел. Они с полчаса гуляли по городу, потом как-то само собой, невзначай, зашли в небольшой ресторан, сели в дальний угол подальше от скверного джазбанда, и Марик сделал заказ. Он ни разу не был с девушкой в ресторане и представлял, как себя вести, исключительно по книгам, но всё получилось вполне складно и пристойно.

Они говорили, не переставая — Юля оказалась приезжей, студенткой-заочницей в педагогическом, снимала на двоих с подругой крошечную квартирку и пять дней в неделю стояла в книжном на кассе. Больше она о себе не рассказывала, но Марик и не спрашивал. Зато как прекрасно она умела слушать! Она смотрела на него, почти не мигая, подперев острым кулачком подбородок и только иногда поправляя упорно падающую на глаза непослушную чёлочку, которую Марик находил особенно трогательной. Он рассказал о себе. Отца он

никогда не знал, а мать едва помнил — она умерла, когда Марику было пять лет, и он остался вдвоём с бабушкой, учительницей литературы в школе. Потом разговор перешёл на книги, с них на кино, потом опять на литературу. Провожая Юлю до дома, Марик чувствовал, будто знает её очень давно, он совсем перестал комплексовать и следить за каждым сказанным словом. Несколько раз ему удалось легко пошутить, Юля заливисто смеялась, и он смеялся вместе с ней. А потом она взяла его под руку, грудью прижалась к локтю, у Марика сладко заныло в паху, он с огромным удивлением понял, что возбудился, и ему стало стыдно. Он снова покраснел и стал запинаться, но в этот момент они уже подошли к её дому и остановились напротив парадной. Марик принял немыслимую позу, пытаясь скрыть возбуждение, и покраснел уже совершенно отчаянно. Юля посмотрела на него с удивлением, но вдруг всё поняла и покраснела сама.

— Сегодня нельзя, — сказала она быстро, — но ничего, ты подождёшь, правда?

Марик кивнул. Он не понял, что именно нельзя и чего ждать, но готов был ждать хоть всю жизнь. А когда Юля шагнула к нему, положила руки на плечи и поцеловала в губы, а потом быстро исчезла в парадной, и Марик услышал лёгкую дробь её каблучков по ступенькам, он вообще перестал что-либо соображать.

— А вам не кажется, ребята, что наш Марчелка изменился? — Ира Аверина поставила на стол фирменное блюдо, запечённую в яблоках утку. — Открывай выпивон, Серёжа, — велела она мужу. — Марик, Жека, не стесняйтесь, накладывайте. Ой, мальчики, как я рада, что мы иногда собираемся.

— Точно изменился, — двухметровый здоровяк Серёга свернул пробку с литровой бутылки сорокаградусной и сноровисто разлил по рюмкам. — К лучшему. А ну-ка, давайте накатим за изменившегося к лучшему Марика.

— Влюбился, наверное, — выразил догадку эксцентричный красавчик Жека и чокнулся по очереди с Серёгой и Мариком. — Ну, давайте, за любовь!

Марик быстро пьянел. Он вообще-то не пил, но сегодня не стал сдерживаться. Марик с радостью принял приглашение одноклассника и сейчас чувствовал себя в компании лучших друзей. Той компании, которой у него по сути никогда не было. Даже сволочной Жека, в школе не упускавший случая поддеть Марика и поиздеваться над ним, казался сейчас милым и добрым парнем.

— Всё зло от баб, — Жека разлил водку и подмигнул Серёге. — Ирочка, к тебе не относится. Серый, помнишь Вальку Лохматого из параллельного класса?

— Лохматого? Да вроде помню, — Серёга выпил и захрустел огурцом. — И что Лохматый?

— Ну слушай. Завернули мы с ним, значит, в кабак — с месяц назад дело было. И обломались. Все тёлки или страшные, или заняты. Ну, он и говорит — давай к одной интеллектуалке поедем, у неё ещё подружка есть. В общем, поехали, даже звонить не стали, сильно вдетые были. А в таком кураже, сами знаете, лишь бы до бабы дорваться, а там один хрен.

— Ты, Женя, половой вездеход какой-то, — засмеялась Ира. — Ну, ладно, ладно, давай рассказывай, раз уж начал.

— Так я и говорю. — Жека махнул новый стопарик. — Приезжаем, значит, а Валькиной тёлки-то и нет, одна подружка только. Ну и оторва, млин. Сама от горшка два вершка, а жарится — мама, не горюй. Даже уговаривать не пришлось, так мы её с Лохматым, извини, Ирочка, в два ствола. У неё ещё на животе стрелка наколота, на… в общем, на то самое показывает, и написано "Вам сюда". Оказалось, на малолетке чалилась, там сдуру и наколола. Но самое смешное поутру выяснилось.

— И так уже смешно, — сердито сказала Ира. — Ладно, договаривай уж, что выяснилось?

— Учительницей будущей потаскушка наша оказалась. Будет разумное, доброе, вечное, млин, сеять. Вся такая из себя начитанная.

— К-как зовут? — пролепетал протрезвевший Марик, — зовут её как?

— Да какая разница… Юлей зовут, в книжном магазине у метро работает. — Жека выпил, выдохнул в сторону и назвал станцию метро. — Тебе тоже захотелось, что ли? Давай познакомлю.

Марик встал, схватил за горлышко ополовиненную бутылку, размахнулся и что было сил ввалил опешившему Жеке по лицу.